Наутро мне открылся новый прекрасный вид. Горы теперь отодвинулись от моря, и мой взгляд мог охватить пространство узкой долины с полями, ухоженными, как сады, и рядами оливковых деревьев. Вдали на песке раскинулся город. Напротив него далеко в воде высились башни другого города, который, казалось, растет из самой Великой Зелени. Я знал, что город на берегу — это Тир, а тот, в воде — Новый Тир и что там я узнаю многое о Царе Кадеша, по крайней мере я на это надеялся. Несмотря на стоны дышла, трущегося о кожаные ремни, на обратном пути к берегу моя колесница издавала неплохие звуки».
СЕМЬ
«Милостивый и славный Птахнемхотеп, — сказал мой прадед, — когда Ты говорил о лиловых улитках, я молчал и не рассказал о том, что довелось мне пережить в Тире и Старом Тире. По правде говоря, я почти забыл об этих улитках и о том, как они воняют. И не могу понять, как это могло случиться, ведь из-за их гниения старый город распространял смрад, все более ощутимый при приближении к нему, а на его узких улицах приходилось зажимать нос. При этом пурпур на мостовой каждой улицы, на которой располагалась красильня, был таким ярким, что от него болели глаза. Во влажных от струек пурпура плитах можно было увидеть отражение неба. И все-таки тяжкий запах от этих несчастных улиток был таким омерзительным, что, когда я въезжал в ворота города, я прежде всего подумал о том, что я попадаю в него через квартал нищих. Мой нос обонял по меньшей мере дуновение проклятья, что приходит с гниющими зубами. Ты бы подумал, что подобный запах способен погубить перо Маат, однако вызываемое им отвращение было столь совершенным, что впервые за много дней мои лошади принялись резвиться друг с другом. Поскольку их ласки могли развалить мою убогую повозку, мне пришлось сойти на землю и удерживать My и Та, что немало позабавило зевак. Представьте второе обстоятельство, которое вызвало мое изумление. Никогда я не видел так много хорошо одетых людей на улице со столь мерзким запахом. То была цена здешнего богатства — приходилось дышать этим воздухом.
Следует, однако, признаться, что внезапная игривость моих лошадей была обычным зрелищем в Старом Тире. Не знаю, отчего дурно пахнущие места обладают такой своеобразной притягательностью — хотя, нужно помнить, что Нут смогла влюбиться ни в кого-нибудь, а в Геба, — к тому же в той первой жизни от моих быстрых глаз никогда не могли укрыться любовники, занятые друг другом в пещерах и канавах, под кустами и на чердаках под крышами и здесь, в Старом Тире, на каждой сырой зеленой улочке. Я еще никогда не бывал в городе, где бы так часто совокуплялись прилюдно. Может быть, причина заключалась в солнце на раскаленном берегу в дневное время или переливающемся в лунном свете пурпуре стен, а возможно, в чем-то сокровенном в природе улитки, которая свертывается, надевая свой панцирь на себя, но я помню, что мое гордое древко наполнилось кровью с того часа, как я вступил в город.
Утомленный потрепанными достоинствами своей невзрачной колесницы и глупостью лошадей, я поручил их заботам мальчика на конюшне во дворе Дома Царского Посланника Рамсеса Второго, как только смог найти улицу, на которой он жил. Собственно, в Тире оказалось мало людей, не понимавших то, о чем я их спрашивал; они отвечали мне на нашем языке, и грубые и несколько гортанные звуки их речи вполне приятно терлись о внутреннюю поверхность моих ушей, возбуждая в тайниках моей груди некое подобие доброго чувства, хотя я тем не менее был готов ударить их за то, что они нарушали торжественность нашего красивого языка.
Вскоре я узнал, что Царского Посланника в Старом Тире нет. Он приезжал в Дом раз в году, чтобы собрать дань с финикийцев, а затем ехал дальше, продолжать сборы в других местах; однако можно было заметить, что его приезд сюда более походил на приезд одного из сыновей Фараона. Определенно, Царский Посланник имел самый большой дом на побережье. Даже в сравнении с богатыми поместьями Тира он более походил на дворец, а слуги Царского Посланника, среди которых было много египтян, держали Дом готовым к его возвращению. Никогда раньше я не видел в слугах такого прилежания в отсутствие их хозяина, но потом я понял, что почти каждый египетский торговец, проезжавший через Старый Тир, бывал здесь, чтобы собрать сплетни о других торговцах. В одной комнате я даже увидел стену с аккуратно расположенными рядами отверстий, в которые были воткнуты свитки папируса с золотыми нитками и восковыми печатями — то были письма, оставленные последним египетским или финикийским судном, прибывшим из Дельты. На самом деле слуги содержали этот Дом в порядке, и я был рад в нем остановиться.
Прошел день, за ним другой, пока я был готов переправиться на лодке из Старого Тира в Тир. Конечно, все это время понадобилось мне, чтобы восстановить силы после моего путешествия. И я не столько устал, сколько был сбит с толку. В Доме Царского Посланника ходило много слухов, но после того как я их услышал, я перестал понимать — силен или слаб Царь Кадеша, осторожен он или напорист. Единственное, в чем я мог быть уверен, так это в том, что каждый имел что сообщить, каждый говорил уверенным тоном совершенно противоположное тому, что рассказал предыдущий.
Разумеется, мне также было любопытно увидеть этот Старый Тир. Я никогда не был в таком городе. Хотя бедные кварталы были старыми и смрадными, гораздо более жалкими, чем любое гиблое место, которое только можно найти в Фивах, в нем было также и много интересного, а новые улицы напоминали рот, в котором не хватает зубов. На каждой новой улице было множество пустующих участков. Даже в городской стене были бреши, а во всех заборах — масса дыр. На лучших из улиц можно было увидеть развалины. И все же город процветал. Один торговец объяснил мне причину. Новый Тир, построенный в заливе на трех островах, был неприступен. Ни одна армия, пришедшая посуху, не могла его взять, поскольку у такой дошедшей до залива армии не оказалось бы лодок. К тому же не существовало и флота, способного нанести поражение военным судам Тира. Таким образом, этот город на своих трех островах был подобен крепости, окруженной рвом, и, если бы дело дошло до осады, он никогда бы не голодал. Еда, как это уже бывало, подвозилась бы по морю. Поэтому люди решили никогда не оборонять Старый Тир на берегу по той причине, что Новый Тир мог заработать торговлей гораздо больше, чем стоило бы восстановление старого города после того, как через него прошла армия. Оттого я и видел так много пустых мест и так много новых построек. Два года назад Старый Тир был взят хеттами. Однако, как я слышал от многих, старый город выглядел новее, чем новый.
И все равно Новый Тир платил дань Египту. Я сделал вывод, что делалось это не из страха, а из соображений выгоды. Каждый утен, который они отдавали нам, приносил обратно сотню от торговли с Дельтой. Да, они, конечно, были первыми встреченными мною людьми, не считавшими себя в чем-либо ниже нас.
На третий день я сел на судно, идущее в Новый Тир, и смотрел, как гребцы втягивают нас на спину каждого нового катящегося навстречу нам змея, а затем выгребают вниз, на другой его скользкий бок. От ветра на моих глазах выступили слезы, а мои ноги испытывали немалое напряжение от беспрестанных сотрясений посудины. Это больше походило не на тысячи рук и ног воды, но на толчею двадцати тел в пивной, в которой тебя бросает из стороны в сторону, а брызги хлестали меня по лицу. И, если уж говорить об этом, они так далеко заливались в мой нос, что я снова ощутил запах мертвых улиток. Однако, когда мы добрались до Нового Тира, ничто в нем не напоминало побережье.
