— Мистер Джад и я собираемся поехать в Париж.
Перед ними ставят причудливый бисквит и тающий лед.
— Знаете что, хотите завтра поехать со мной посмотреть автогонки в Индианаполисе? — спрашивает Билл Хирн.
— Бедняжка Роберт, он засыпает, — говорит Айна, подталкивая его локтем.
— Боже, как жарко, — говорит миссис Джад.
Айна протягивает руку и включает ночник.
— Билл, зачем ты спрашивал у Джадов, где находится Маунт Холиоук? Если ты не знаешь чего-нибудь, не задавай так много вопросов.
— Ну и что, если их дочь учится в этом колледже? Не боюсь я этих проклятых Джадов. Знаешь что я скажу тебе, Айна, это вращение в обществе не производит на меня никакого впечатления, потому что в жизни имеют значение только деньги. Дочери, о которой нужно было бы заботиться, у нас нет, а Роберт весь ушел в чтение своих книжек. Что-то не видно, чтобы он приобрел вкус к светской жизни, да и не приобретет, поскольку ты никогда не бываешь в этом проклятом доме и мать ему заменяет черномазая кухарка.
— Билл, не смей говорить со мной таким тоном!
— Хорошо, Айна, я знаю — черного кобеля не отмоешь добела. У меня мой бизнес, а у тебя твоя светская жизнь, и оба мы должны быть довольны. Сдается мне, ты могла бы уделять немного больше времени Роберту, потому что ребенок уже большой и здоровый; он как сонная рыба, никакой жизни в нем нет.
— Этим летом он поживет в молодежном лагере на открытом воздухе, а осенью мы отдадим его в закрытую школу.
— Все дело в том, что нам следовало бы завести еще одного ребенка или даже целую кучу детей.
— Не говори мне об этом, Билл. — Айна устраивается поудобнее под одеялом.
— Да, от тебя этого не дождешься, это точно.
— Билл!
— А теперь, друзья, — говорит воспитатель, — если вы хорошие товарищи, вы мне поможете. Если вы прямые и честные люди, вы выполните свой долг. Кто из вас оставил свою постель неубранной сегодня утром?
Все молчат.
— Это ты, Хирн, не так ли?
— Да.
Воспитатель вздыхает.
— Друзья, из-за Роберта я собираюсь поставить всей вашей палатке неудовлетворительную оценку по поведению.
— Хорошо, но я не понимаю, почему нужно стелить постель, если вечером ее все равно придется разбирать?
Мальчики зафыркали.
— В чем дело, Хирн, почему ты такой недисциплинированный, как же тебя воспитывали, если ты не считаешь нужным стелить постель? И почему ты не поступил как мужчина и не признался сразу, что ты виноват?
— Оставьте меня в покое.
— Еще одно замечание за плохое поведение, — говорит воспитатель. — Друзья, вы должны научить Роберта хорошо вести себя.
Но в тот же день на матче боксерских команд Роберт заслуживает снятия всех замечаний. Он неуклюже прыгает вокруг другого мальчика, отчаянно размахивает кулаками, руки у него устали от тяжелых перчаток.
Его отец приехал на целый день повидаться с ним.
— Вздуй его! Дай ему, Роберт, по голове, в живот! Всыпь ему!
Мальчишка, боксирующий с ним, наносит удар в лицо, и на мгновение Хирн останавливается, опускает руки в перчатках, трогает разбитый нос. Другой удар перчатки отдается звоном в ухе.
— Не сдавайся, Бобби! — кричит ему отец.
Неточный удар — перчатка проходит мимо головы, предплечьем противник ударяет ему в лицо. Хирн готов заплакать.
— Бей в живот, Роберт!
Хирн возбужденно поворачивается, лихорадочно колотит руками.
Противник натыкается на удар, в изумлении присаживается, затем медленно поднимается. Роберт продолжает молотить его, и мальчишка снова падает. Судья прекращает бой.
— Бобби Хирн победил техническим нокаутом! — кричит он и засчитывает четыре очка «синим».
Мальчишки шумят. Билл Хирн крепко, по-медвежьи обнимает сына, когда тот перелезает через канаты установленного на траве ринга.
— Ох и дал же ты ему, Бобби! Я говорил тебе, бей его в живот. Вот как надо драться, детка. Черт побери, я научу тебя всему этому, ты не боишься драки, в тебе есть наша закваска.
Роберт выскальзывает из объятий.
— Пусти меня, папа, пусти, я пойду! — И убегает по зеленой лужайке в свою палатку, стараясь не расплакаться.
Летние каникулы в Шарлевуа, разрастающийся дом в пригороде Чикаго, длинные зеленые аллеи и тихие пляжи, площадки для игры в крокет и теннисные корты; здесь есть все атрибуты богатства и комфорта. Хирн воспринимает их как должное и лишь позже начинает что-то понимать. Шесть лет в закрытой школе в Филдмонте; там много ребят, плохие отметки за поведение; изредка ему читают проповедь, рассчитанную на пай-мальчиков.
Не богохульствуй, не лги, не обманывай.
Не ругайся. Ходи в церковь.
В его жизни незримо присутствует Билл Хирн с его громким голосом и мясистыми ладонями, как-то странно сочетающийся с назойливыми, с дальним прицелом советами Айны Хирн.
«Бобби, почему ты не приглашаешь Элизабет Перкинс в школу на танцы для младших классов?»
Через неделю после окончания закрытой школы в Филдмонте в компании нескольких сверстников, окончивших школу вместе с ним, Роберт отправляется на пирушку в затерявшуюся в лесу хижину, принадлежащую отцу одного из его друзей. Двухэтажную хижину с баром.
Ночью они сидят кружком в одной из спален второго этажа, передавая бутылку друг другу после робкого глотка.
— Если бы мой старик знал!
— К черту твоего старика!
Все они шокированы. Это сказал Карсонс, его отец покончил самоубийством в 1930 году. Карсонса можно простить.
— Ну, за прощание с Филдмонтом и нашей доброй школой, много мы провели в ней дней.
— Это правда.
— Декан неплохой человек, но я никогда не мог раскусить его. А какая у него интересная жена!
— За здоровье жены. Я слышал, что она уходила от него в прошлом году.
— Э, нет.
Бутылка идет по кругу второй, затем третий раз.
— В общем, там было неплохо, но все-таки хорошо, что мы закончили. Мне бы хотелось попасть вместе с вами, ребята, в Йельский университет.
В углу комнаты капитан футбольной команды прошлогоднего состава склонился к уху Хирна:
— Я хотел бы вернуться сюда этой осенью и посмотреть, какую команду мы составим из старшеклассников! Запомни мои слова, Хаскелл через четыре года будет в сборной Америки. Раз мы об этом заговорили, Боб, я хотел бы дать тебе совет, ведь я долгое время следил за тобой: ты мало стараешься, не стремишься вырваться вперед, а ты мог бы стать во главе команды, ведь ты сильный и способный, но ты этого не хочешь, и это плохо; надо выкладывать себя всего.
