— Как ты считаешь, я ей понравилась? — спрашивает Биверли.
— Конечно.
Летом они женятся и живут в отдельном доме. Он зарабатывает до семидесяти пяти долларов в неделю, но у них всегда небольшие долги. Затраты на спиртное достигают двадцати — двадцати пяти долларов в неделю, если включить сюда сумму, которую они тратят в ресторанах. И все же им живется неплохо.
Брачная ночь была катастрофой, но он быстро пришел в себя, и после приличного интервала их любовные дела отличаются страстностью и разнообразием.
У них есть своя тайная программа: любовь на ступеньках; богохульство Биверли в страсти; эксперименты с одеждой; ……….(этому варианту он не дает какого-либо названия, поскольку слышал о нем в местах, о которых не хочет ей говорить; она никак не называет этот вариант, потому что ей не положено знать о нем).
Конечно, есть и другие дела, которые, кажется, не связаны друг с другом: есть вместе, пока обоим не становится скучно; слушать одни и те же истории, которые они оба рассказывают различным людям; ковырять в носу (его привычка); поправлять чулки на улице (ее привычка); издавать странные звуки при сморкании в носовой платок (его привычка); впадать в меланхолию и грустить после того, как вечер проходит в безделье (ее привычка).
Есть и небольшие удовольствия: обсуждать людей, с которыми встречаются; пересказывать сплетни о своих друзьях; танцевать вместе (только потому, что они хорошо танцуют, — редкое явление); рассказывать ей о своих служебных заботах.
Есть и нейтральные вещи: ездить на своей автомашине; посещать клуб для игры в бридж и маджонг (она); посещать клуб «Ротари», клуб бывших питомцев средней школы и клуб местной торговой палаты (он); ходить в церковь; слушать радио; ходить в кинотеатр.
Иногда, когда Браун нервничает, он проводит вечер с неженатыми друзьями.
Один из холостяков. С моей точки зрения, женитьба плоха только тем, что людям становится неинтересно, так как они вынуждены проводить жизнь вместе.
Браун. Ты не знаешь, что говоришь. Вот женишься, все будет хорошо, не придется скрывать свои связи. Попробуй, глубокой ночью.
— Отстань, не трогай меня, Вилли. Мы, кажется, договорились сделать перерыв на пару дней.
— Кто это сказал?
— Ты. Ты сказал, что мы слишком привыкаем к этому.
— Позабудь о том, что я говорил…
— Ох! (Раздражение, потом покорность). Ты просто старый кобель. Твои желания неуемны. (Сплав нежности и раздражения, обычный для супружеской жизни.)
Бывают и потрясения извне. Его сестра, Пэтти, разводится, и до него доходят всякие слухи, только намеки, но он обеспокоен. Он заводит с сестрой разговор, по его мнению, тактичный, но она зло набрасывается на него.
— Ты что же, хочешь сказать, что Брэд должен был развестись со мной, а не я с ним?
— Ничего я не хочу. Я только спросил тебя, в чем дело.
— Послушай, Вилли, ты зря так смотришь на меня. Какая я есть, такая и останусь. Вот и все, понял?
Он потрясен, остро переживает случившееся и в течение нескольких месяцев то и дело вспоминает об этом.
— Ты никогда не будешь такой, как Пэтти, Биверли? Правда? — спрашивает он.
— Конечно нет. Как ты только мог подумать.
В барах, везде, где собираются люди, ведутся разговоры о Пэтти Браун.
— Клянусь, Биверли, если застану тебя когда-нибудь за подобными делами, убью.
— Ты можешь мне верить, мой милый.
— Мне кажется, я здорово постарел, Биверли.
Он прицеливается, чтобы одним ударом загнать шар в лунку, стараясь поточнее определить характер игрового поля. Лунка находится на расстоянии пяти футов, и он должен попасть в нее, но неожиданно сознает, что не сумеет этого сделать. Ручка биты тупо врезается в ладонь, когда он видит, что шар пролетает мимо лунки на расстоянии одного фута.
— Опять мимо, — говорит мистер Крэнборн.
— Видно, сегодня не мой день. Пошли переодеваться.
Они медленно идут к гардеробу.
— Приезжай в Луисвилль, сынок. Буду рад побывать с тобой в нашем клубе, — говорит мистер Крэнборн.
— Ловлю вас на слове, сэр.
Когда они моются в душе, Крэнборн напевает: «Когда у тебя был тюльпан, а у меня…»
— А какие планы на сегодняшний вечер, сынок?
— Познакомимся с городом, мистер Крэнборн. Не беспокойтесь, я буду для вас хорошим гидом.
— Я много слышал об этом городе.
— Многое из того, что о нем говорят, правда.
В ночном клубе они ведут деловой разговор. Всякий раз, откидываясь назад, Браун чувствует прикосновение потной ладони к своим волосам, поэтому ему приходится наклоняться вперед, вдыхая дым от сигары Крэнборна.
— Вы должны понять, сэр, что и нам полагается небольшая прибыль. Ведь в конце концов именно это заставляет вертеться колесо бизнеса. Вы же не хотите, чтобы мы работали на вас даром или чтобы вы работали на кого-то другого. Ведь такое положение нельзя было бы назвать бизнесом. — Выпита пятая рюмка, он едва ворочает языком, сигарета еле держится во рту. («Нужно пить поменьше».)
— Все правильно, сынок. Все правильно. Но дело еще в том, чтобы производить продукцию с меньшими затратами, чем сосед. Конкуренция — тоже бизнес. Один добивается своего, другой своего. Так машина и вертится.
— Я все понимаю.
— А кто эта крошка, блондинка на эстраде? Знаешь ее?
Он не знает.
— Конечно. Но, честно говоря, вам не захочется с ней познакомиться. Она во многих руках побывала, а теперь уже на примете у врача. Но я знаю более приличное и респектабельное место для вас.
В вестибюле он в присутствии гардеробщицы набирает какой-то номер по телефону.
— Алло, Элойс? — спрашивает он. В трубке дребезжит женский голос.
Гораздо большее удовольствие доставляют кутежи в компании сотрудников по работе.
— Я такого никогда не видел. Как она подобрала полтинник прямо с угла стола! Если бы не то место, пришлось бы отправляться в Париж или по крайней мере в негритянский бордель, чтобы увидеть такое.
— Мир состоит из разных людей.
— И я так думаю. Какие только мысли у людей ни бывают, но их никто не знает.
— А о чем думает шеф, по-твоему?
— О служебных делах мы сегодня не говорим. Такой уговор. Давайте еще выпьем.
Они выпивают, тост следует за тостом.
— Хочу вам кое-что сказать, друзья, — говорит Браун. — Многие думают, что у нас, торговцев, легкая работа, но если честно, то труднее работы не найти. Правильно?
— Не найти.
— Точно. Я учился в университете и ушел оттуда, ушел потому, что надо быть дураком, чтобы из-за ложной гордости выдавать себя за того, кем ты на самом деле не являешься. Я самый рядовой человек и не боюсь сказать об этом кому угодно.
