— Три цента.
— Значит, ты хочешь получить двадцать один доллар, да? Может, ты думаешь, что разоришь нас этим? — Он смеется. — Получишь ты свои деньги, дружище, получишь.
Парень кладет руку Полаку на плечо.
— Я бы хотел иметь их сегодня, мистер. Уж больно выпить охота.
Полак вздыхает.
— Послушай, дружище, вот тебе доллар. Завтра, когда тебе отдадут деньги, вернешь его Фреду.
Парень берет доллар и смотрит на него с сомнением.
— Честно, мистер?
— Ну конечно же, дружище. — Он стряхивает с плеча его руку и выходит на улицу к своей машине.
По дороге к следующему месту он то и дело качает головой. Глубокое презрение появляется в нем. «Вот дерьмо. Какой-то ублюдок выигрывает двадцать один доллар и думает, что мы не будем спать ночей, чтобы его надуть. Жалкий подонок. Поднимает шум из-за двадцати одного доллара».
— Привет, ма! Как дела? Как поживает моя возлюбленная?
Мать подозрительно смотрит через дверную щель, затем, узнав его, широко распахивает дверь.
— Я не видела тебя целый месяц, сынок, — говорит она по-польски.
— Две недели, месяц — какая разница? Ведь я здесь, ну? На вот возьми конфеты. — Видя ее нерешительность, он хмурится. — Ты еще не вставила зубы?
Она пожимает плечами.
— Я купила кое-что.
— Когда же, черт возьми, ты вставишь их?
— Я купила немного материи на платье.
— Опять для Мэри, да?
— Незамужней девушке нужно одеваться.
— А-а-а!
Входит Мэри и холодно кивает брату.
— Чем занимаешься, неприкаянная?
— Перестань, Казимир.
Он поправляет подтяжку.
— Почему, черт возьми, ты не выйдешь замуж и не дашь матери спокойно вздохнуть?
— Потому что все мужчины такие же, как ты, им нужно только одно.
— Она хочет стать монашкой, — говорит мать.
— Монашкой, черт возьми! — Он смотрит на нее оценивающим взглядом. — Монашка!
— Стив думает, что, может быть, ей действительно пойти в монашки.
Полак внимательно разглядывает ее узкое болезненное лицо, желтые круги под глазами.
— Да, может быть.
И вновь в нем начинает шевелиться презрение, а где-то там внутри слабое сострадание.
— Ты знаешь, ма, а мне везет.
— Ты просто жулик, — вставляет Мэри.
— Тихо, тихо, — успокаивает их мать. — Хорошо, сынок, если тебе везет, это очень хорошо.
— А-а-а! — Он злится на себя. Дурная примета говорить, что тебе везет. — Действительно, иди-ка ты в монашки… Как Стив?
— Он так много работает. Его малышка Мики был болен.
— Я побываю у него на этих днях.
— Дети, вы должны держаться друг друга. (Двое из них умерли, другие, кроме Мэри и Казимира, завели себе семью.)
— Ладно.
Он дал ей деньги на квартиру. Разбросанные повсюду кружевные салфеточки, новое кресло в чехле, подсвечники на бюро — все это его покупки. И все равно квартира ужасно серая.
— Фу, как отвратительно…
— Что, Казимир?
— Ничего, ма, я пойду, пожалуй.
— Ты же только что пришел.
— Ну и что? Вот немного денег. Может быть, ты наконец вставишь себе зубы?
— До свидания, Казимир. (Это Мэри.)
— До свидания, детка. — Он опять смотрит на нее. — Монашка, значит? О'кей. Удачи тебе, детка.
— Спасибо, Казимир.
— У меня и для тебя есть немного. На, возьми.
Он вкладывает ей что-то в руку, выскакивает за дверь и мчится вниз по лестнице. Ребятишки пытаются снять колпаки с колес машины, и он разгоняет их. Осталось тридцать долларов — не так много на три дня. В последнее время он много проигрывал в покер у Левши. Полак пожимает плечами. «Выигрыш или проигрыш — все зависит от везения».
Он снимает с колен миниатюрную брюнетку и направляется к Левше и другим из компании Кабрицкого. Тихо играет нанятый на вечер джаз из четырех человек. На задних столиках вино уже пролито.
— Что я могу сделать для тебя, Лефти?
— Я хочу свести тебя с Волли Болетти.
Они склоняются друг к другу и о чем-то беседуют.
— Хороший ты парень, Полак! — говорит Левша.
— Один из лучших.
— Кабрицкий хочет нанять человека для присмотра за девками в южной части его района.
— А, вот в чем дело.
— Да.
Полак размышляет. (Денег, конечно, будет больше, намного больше, и можно будет попользоваться, но…) — Щекотливое дельце, — бормочет он. (Небольшое изменение в «политической обстановке», чье-нибудь предательство — и он окажется под ударом.)
— Сколько тебе лет, Полак?
— Двадцать четыре, — врет он.
— Чертовски молод, — замечает Волли.
— Мне нужно обдумать это дело как следует, — говорит Полак.
Впервые в жизни он не может принять решения.
— Я тебя не тороплю, но вакансия может закрыться на следующей неделе.
— Я, возможно, рискну. Думаю, что до будущей недели вы никого не найдете.
Однако на следующий день, когда он все еще обдумывает новое предложение, приходит повестка из призывного участка. Он мрачно ругается. На Мэдисон-стрит есть парень, который прокалывает барабанные перепонки, и он звонит ему. Но по дороге передумывает.
— А, к черту! Все надоело.
Он поворачивает машину и спокойно возвращается назад. В душе у него нарастает любопытство.
Кажется, все обдумал, и вдруг на тебе… Он усмехается про себя. Нет такого дела, чтобы нельзя было справиться. Он успокаивается. В любой ситуации можно найти выход, если хорошенько поискать.
Полак нажимает на гудок и, обгоняя грузовик, мчится вперед.
9
Несколько часов спустя, в полдень, вдали от места происшествия, солдаты с трудом тащили Уилсона. В течение всего утра они несли его под палящими лучами тропического солнца, обливаясь потом, теряя силы и волю. Они двигались уже автоматически, пот заливал глаза, язык присох к гортани, ноги дрожали. Потоки горячего воздуха поднимались над травой и подобно медленно текущей воде или маслу обволакивали тело. Казалось, что лицо окутано бархатом.
Воздух, который они вдыхали, был накален до предела и ничуть не освежал. Вдыхался не воздух, а какая-то горячая смесь, готовая вот-вот взорваться в груди. Они брели с поникшими головами, громко всхлипывая от усталости и изнеможения. После долгих часов такого испытания они походили на людей, идущих сквозь пламя.
