Однако с некоторых пор его охватило какое-то интуитивное чувство тревоги, чувство, которое он никогда не выражал вслух. Оно не давало ему покоя. Пока не убили Хеннесси, Ред воспринимал смерть всех знакомых ему ребят как некое не имеющее особого значения отсутствие. Погибших людей просто больше не было рядом, как и разных старых друзей, которых отправили в госпиталь и которые так и не вернулись, или товарищей, которых перевели в другие части. Когда до него доходило известие о том, что знакомый ему парень убит или серьезно ранен, он воспринимал это известие с определенным интересом и даже немного переживал, но это было такое же чувство, какое человек испытывает, когда узнает, например, что его друг женился, или заработал, или потерял много денег, или что-нибудь еще в этом роде. Ред просто узнавал, что с кем-то, кого он знал, что-то случилось, и на этом дело кончалось. Смерть Хеннесси оказала на Реда совсем иное действие: она породила в нем какой-то тайный страх. Он становился явным, когда Ред вспоминал вещи, о которых говорил Хеннесси. В такие моменты Ред испытывал безграничный страх.
Когда-то Ред мог без боязни думать о предстоящем горячем бое, презирая все связанные с ним трудности и невзгоды, а также неизбежные потери. Но теперь мысль о смерти снова и снова порождала в нем ужас и страх.
— Знаешь что я тебе скажу, — обратился он к Вайману.
— Что?
— Ты бессилен что-нибудь изменить, поэтому лучше помалкивай.
Ваймана это обидело, и он замолчал. Реду стало жаль его. Он достал из кармана деформировавшуюся от жары плитку шоколада с прилипшими к ней соринками и табаком.
— Хочешь? — спросил он у Ваймана.
— Ага, спасибо.
Ночь ощущалась всеми чисто физически. В машине воцарилась тишина, никто не произносил ни слова, кроме случайного бормотания или ругательства, когда машина подскакивала на неровностях дороги. Все машины, конечно, шумели так, как должны шуметь грузовые машины на такой дороге: они скрипели и сотрясались, двигатели ревели, когда колеса буксовали в скрытых под грязью ямах, быстро вращающиеся в воде покрышки издавали режущие слух завывающие звуки. В целом же колонна машин издавала сложное попурри звуков и тонов, напоминавших постоянный монотонный рокот волн и бурунов у бортов быстро идущего судна. Этот унылый шум, да еще в темноте, оказывал на людей подавляющее действие.
Из-за тесноты сидеть в машине было неудобно, руки и ноги затекали, а изменить положение так, чтобы не побеспокоить соседа, было невозможно. Крофт настоял к тому же, чтобы все надели стальные каски. По лицу Реда с непривычки к тяжести на голове градом лил пот.
— Эта каска на голове все равно что мешок с песком, — пожаловался он Вайману.
— Наверное, нам сегодня туго придется, а? — спросил Вайман, ободренный его обращением.
Ред вздохнул, но подавил раздражение.
— Ничего страшного не будет, мальчик, — ответил он спокойно. — Постарайся только не навалить в штаны, а остальное все обойдется.
Вайман тихонько засмеялся. Ред нравился ему, и поэтому он решил держаться около него. Машины остановились. Все сразу же задвигались, чтобы сменить положение и по возможности расправить затекшие конечности. Послышалось ворчание, ругательства. Люди терпеливо ждали дальнейших событий. Многих клонило ко сну; они с усилием удерживали склонявшуюся на грудь голову. Ночной воздух был так насыщен влагой, что мокрая одежда на солдатах не высыхала. Слабый ветерок не уменьшал духоты. Все чувствовали себя очень уставшими.
Гольдстейн начал беспокойно ерзать. После того как машины простояли без движения в течение пяти минут, он повернулся к Крофту и спросил:
— Сержант, можно я вылезу посмотрю, почему мы стоим.
— Сиди где сидишь, — ответил недовольным тоном Крофт. — Никто отсюда не вылезет. «Потеряться» хочешь?
Гольдстейн почувствовал, что краснеет.
— Я вовсе и не думал ни о чем таком, — тихо заметил он. — Просто я подумал, что, может быть, опасно так вот сидеть здесь, в то время как поблизости могут быть японцы. Откуда мы знаем, почему машины остановились?
Крофт зевнул и ответил Гольдстейну спокойным нравоучительным тоном:
— Слушай-ка, парень, впереди еще много такого, о чем тебе придется похлопотать. Поэтому, когда дело тебя не касается, сиди и молчи в тряпочку. Командовать взводом и без тебя кому найдется.
Несколько человек засмеялись. Гольдстейн обиделся. Он решил, что Крофт ему определенно не нравится, и начал размышлять над всем тем, что тот успел наговорить ему обидного за короткое время, пока он был во взводе.
Машины снова тронулись, прошли несколько сот ярдов на первой скорости и опять остановились. Галлахер громко выругался.
— В чем дело? Ты что, очень торопишься, что ли? — тихо спросил его Уилсон.
— Да уж лучше скорее прибыть на место, чем ползти как черепаха.
Машины постояли несколько минут и снова тронулись. Развернутая около дороги артиллерийская батарея вела огонь. Начала стрелять и еще одна, находившаяся где-то в нескольких милях впереди.
Солдаты молча прислушивались к шелесту пролетавших высоко над головой снарядов. Где-то вдалеке застрекотал пулемет. Звук очередей был каким-то глубоким и пустым, как будто кто-то выбивал ковер. Мартинес снял каску и энергично растер голову: он чувствовал себя так, как будто по голове кто-то бил молотком. На артиллерийский огонь начала отвечать японская батарея, ее снаряды пролетали с невероятным завыванием и визгом. Где-то у горизонта вспыхнула ракета, и в машине теперь можно было различить отдельные фигуры. Лица людей сначала стали белыми, потом синими, как будто они смотрели друг на друга в темной, заполненной дымом комнате.
— Кажется, мы уже близко к передовой, — предположил кто-то.
Ракета погасла, на горизонте проступило бледное зарево.
— Что-то горит, — сказал Толио.
— Кажется, там идет жаркий бой, — тихо произнес Вайман, обращаясь к Реду.
— Просто они прощупывают друг друга, — успокоил тот. — Если сегодня начнется настоящий бой, шума будет несравненно больше.
После нескольких очередей пулемет смолк. Где-то шлепнулось несколько мин, послышались глухие лающие взрывы. Застрочил еще один пулемет, расположенный значительно дальше. Потом снова наступила тишина, и машины двинулись по темной, покрытой грязью дороге.
Через несколько минут они опять остановились. Какой-то солдат в задней части кузова попытался закурить сигарету.
— Сейчас же прекрати эти штучки, — сердито приказал Крофт.
Это был солдат из другого взвода. Он недовольно заворчал на Крофта:
— А кто ты такой, чтобы приказывать мне? Сколько можно терпеть? Я курить хочу.
— Сейчас же погаси сигарету, — повторил Крофт угрожающим тоном.
Поколебавшись несколько секунд, солдат повиновался и потушил прикуренную сигарету. Крофт был раздражен и нервничал. Не из-за страха, конечно, а просто из-за напряжения.
