В течение нескольких дней после этого крупного боя то в одном месте, то в другом, на линии фронта и в тылу, возникали и быстро прекращались боевые стычки патрулирующих подразделений. Но генерал Каммингс — Хирн видел это — не придавал абсолютно никакого значения ни этим стычкам, ни путаным и противоречивым донесениям командиров патрулирующих подразделений. Он инстинктивно чувствовал, что бой — в части, касающейся планов Тойяку, — закончился сразу же после того, как были смяты ударные силы противника на центральном участке фронта. Каммингс потратил весь следующий день на восстановление положения на участке прорыва и перевод резервных частей в тыл для продолжения дорожных работ. А через два или три дня, после довольно активных действий патрулей, Каммингс, не встречая противодействия противника, даже продвинул свои части более чем на милю вперед, в результате чего его части располагались теперь всего в нескольких сотнях ярдов от оборонительного рубежа Тойяку. Каммингс подсчитал, что на доведение дороги к линии фронта потребуется еще не менее двух недель, а в течение следующей недели оборонительная линия Тойяку должна быть прорвана.
Каммингс пребывал в отличном настроении, и явным признаком этого было его неиссякаемое желание внушить Хирну свои взгляды на ведение войны.
— С наступлением Тойяку покончено, — бодро говорил он. — Если общая стратегия, которой вы следуете в операции, оборонительная, то вам следует предполагать, что в контрнаступательных боях вы потеряете около одной пятой своих сил и после этого вам придется просто окопаться. Тойяку растратил свои силы по мелочам. Японцы мучительно долго вынашивают свои кампании. Они сначала отсиживаются, нервничают, а потом нервы у них не выдерживают, и они взрываются. Интересный парадокс: начинается их любимая игра «давай, давай», они повсеместно проявляют лихорадочную активность, обходят фланги, берут в клещи, а потом, когда идет бой, они действуют, как раненые звери, которые неистово ревут и мечутся, когда их слишком раздражают надоедливые мухи. Таким путем вы ничего не добьетесь. В армии, если вы без необходимости принимаете излишние предосторожности, или посылаете солдат оборонять участки, которым ничто и никто не угрожает, или если солдаты ничем не заняты, и не потому, что они устали и им нужен отдых, а просто потому, что им якобы нечего делать, если вы все это допускаете, то вы никуда не годный командир, потому что распускаете своих подчиненных. Чем меньше дублирования, напрасной траты сил, тем большее давление вы сможете оказать на противника, тем большими возможностями вы будете располагать.
Следуя этому принципу, на третий день после боя генерал Каммингс уже приказал штабным подразделениям приводить в порядок разрушенный бурей бивак. Снова поставили все палатки, посыпали гравием дорожки в офицерской части бивака, а в палатке генерала даже уложили дощатый настил. Палатка для офицерской столовой в этом биваке была установлена в более удобном месте, после бури ее оборудовали еще лучше, поставив дополнительные бамбуковые стойки, отчего стены стали не наклонными, а почти вертикальными. Интенданты обеспечили доставку свежего мяса, и часть его, предназначенная для штабной роты, была соответствующим образом поделена: половина — для ста восьмидесяти человек рядового и сержантского состава, а другая половина — для тридцати восьми офицеров. Для генерала распаковали и установили личный электрический холодильник, который подключили к сети от генератора, обеспечивавшего электроэнергией весь бивак.
Все это вызывало у Хирна раздражение. Его снова стала беспокоить одна, казалось, незначительная черта в поведении генерала. Распределение свежего мяса было вопиющей несправедливостью, которая могла бы быть допущена начальником отделения тыла штаба майором Хобартом, однако Хобарт не нес в этом деле почти никакой ответственности. Хирн находился тогда в палатке генерала. Вошел Хобарт и с улыбкой доложил о поступлении свежего мяса. Каммингс пожал плечами и недвусмысленно высказался по поводу того, в каких пропорциях нужно распределить это мясо между рядовыми и офицерами. Все это казалось Хирну невероятным. Генерал, при его неоспоримой проницательности, должен был понимать, как повлияет такое действие на рядовой состав, и тем не менее пренебрег возможными последствиями. Распоряжение Каммингса о распределении мяса нельзя было объяснить его личными аппетитами и вкусами, ибо Хирн наблюдал позднее, как за обедом или ужином генерал едва дотрагивался до мясных блюд и обычно съедал лишь незначительную часть порции. Нельзя было объяснить это и привычками генерала. Каммингс вполне отдавал себе отчет в том, что делал и как поступал. Он считал, что произведет на подчиненных нужное впечатление. После того как Хобарт вышел тогда из палатки, генерал посмотрел на Хирна каким-то тусклым, невыразительным взглядом и вдруг, подмигнув ему, сказал:
— Приходится заботиться о вашем благополучии, Роберт. Может быть, если вас будут лучше кормить, вы не позволите себе быть столь вспыльчивым.
— Благодарю за внимание и заботу, сэр, — ответил Хирн.
Генерал неожиданно весело рассмеялся, начав с радостного хихиканья и кудахтанья, перейдя затем на затрудняющий дыхание хохот и закончив откашливанием мокроты в свой шелковый с вышитыми инициалами носовой платок.
— Я думаю, что настало время поставить палатку для вечернего отдыха и развлечений офицеров, — сказал генерал, откашлявшись. — Вы, Роберт, не очень заняты сейчас, поэтому ответственность за это дело я, пожалуй, возложу на вас.
Странное поручение, но Хирн, кажется, понял, почему генерал выбрал именно его для такого дела. Хирн приказал первому сержанту штабной роты выделить людей для работы, заставил их расчистить небольшой участок земли от травы, кустов и корней, покрыть этот участок гравием и поставить на нем палатку, рассчитанную на отделение. Вокруг палатки вырыли глубокий дренажный кювет; у входа, на случай необходимости обеспечить затемнение, соорудили небольшую прихожую, использовав для этого старую палатку; отдельными полосками холста этой же палатки прикрыли все зашнурованные углы так, чтобы в темное время палатка никоим образом не демаскировала себя. Когда солдаты закончили установку и закрепление палатки, Хирн приказал им нарезать бамбук и соорудить из него несколько письменных столов и два стола для игр. С мрачным видом Хирн командовал солдатами в течение всех этих работ, хорошо сознавая испытываемое ими чувство неприязни к нему и невольно слушая высказываемые вполголоса едкие замечания в свой адрес и в адрес других офицеров. Генерал Каммингс поручил ему это дело потому, что знал, насколько оно будет неприятно для него, и именно поэтому Хирн решил выполнить поручение как можно лучше. Он придирался к малейшим недостаткам и упущениям, несколько раз заставлял солдат переделывать работу, пришлось крупно поговорить и с командовавшим ими сержантом. Все было сделано отлично, но генерал, как показалось Хирну, почти не заметил этого.
Урок, вытекавший из другого урока, обнаружился несколько позднее. Солдату, обслуживавшему генератор электроэнергии в дневное время, поручили дополнительно обслуживать офицерскую палатку отдыха. Он должен был сворачивать дверные клапаны палатки утром и опускать и закреплять их шнуровкой с наступлением темного времени суток. Поскольку работающий генератор сильно шумел и, следовательно, не годился для использования в ночное время, этому солдату поручалось также чистить, приводить в порядок и зажигать в палатке для отдыха офицеров керосиновые лампы Колмана.
