— Но ты же на самом деле не расстаешься с ней? — снисходительно спросил Айтел. — Так в чем же дело — Теппис издал закон?
— Чарли! — произнес Муншин. — Это же трагедия для меня.
— Ты, видно, влюблен в девчонку.
— Нет, сейчас я бы так не сказал. В общем, трудно объяснить.
— Вот в этом я уверен, Колли.
— Меня очень беспокоит ее будущее, — сказал Муншин, снова принявшись щупать свой живот.
— Судя по тому, что я о ней слышал, она не потонет.
— А что ты слышал? — спросил Муншин.
— Лишь то, что в период знакомства с тобой она не гнушалась развлечениями на стороне.
На погрустневшем лице Муншина появилось терпеливое выражение.
— Мы живем в мире скандалов, — сказал он.
— Избавь меня от этого, — пробормотал Айтел.
Муншин поднялся с кресла.
— Ты не понимаешь эту девочку, — прогрохотал он. Я при этом был сброшен со счета. — Она еще ребенок. Красивый, теплый, простодушный ребенок.
— А ты — красивый, теплый, простодушный папаша.
— Я защищал тебя, Чарли, — сказал Муншин. — Я защищал тебя, когда про тебя рассказывали такое, что даже ты не стал бы слушать. Но я начинаю думать, что был не прав. Я начинаю думать, что ты вконец прогнивший, испорченный тип.
— Испорченный, но честный. Я вовсе не разыгрываю из себя святого.
— Я тоже не утверждаю, что я святой, — снова прогремел Муншин. — Но у меня есть чувства. — Он повернулся в мою сторону. — Что ты видишь, когда смотришь на такого, как я? — спросил он. — Ты видишь перед собой толстяка, который любит разыгрывать из себя клоуна. Значит ли это, что у меня нет человеческих чувств?
В этот момент передо мной был далеко не клоун. Его мягкий высокий голос звучал громче и на октаву ниже. Возвышаясь над нами, — а он стоял, тогда как мы сидели, — он производил впечатление физически сильного человека.
— Ладно, Чарли, — сказал он, — я знаю, какого ты обо мне мнения, но я вот что тебе скажу. Возможно, я делец, а ты, возможно, художник, и я глубоко уважаю твой талант, глубоко уважаю, но ты человек холодный, а я — эмоциональный, и поэтому ты не в состоянии понять меня.
Пока он произносил эту тираду, Айтел курил. А теперь небрежным жестом потушил сигарету.
— Зачем ты меня пригласил, Колли?
— Из дружеских чувств. Тебе такое не понять? Я хотел послушать о твоих бедах и рассказать тебе о моих.
Айтел пригнулся, сложив пополам крупное тело.
— Никаких бед у меня нет, — с улыбкой произнес он. — Послушаем про твои.
Муншин поуспокоился.
— В этой истории есть свои плюсы и свои минусы. Легко ехидничать над девочкой, — сказал он. — Я сам над ней ехидничал. Когда я только взял ее на содержание, я думал: «Еще одна танцовщица из ночного клуба. Горячая итальянка с горячей кровью латинянки». В общем, это целая история, Чарли. Возможно, она не блещет умом, и она явно из бедной семьи. — Он бросил взгляд в мою сторону. — Я всегда был очень щепетилен в выборе женщин, — покаянно произнес Муншин. — Понимаешь, я хотел иметь классных девчонок, которые умеют держаться с достоинством, и, признаюсь, до сих пор ставлю это в минус Илене. Она не соответствует людям, с которыми я знаюсь. Но это не мешает ей быть очень хорошим человеком.
— И тем не менее ты даешь ей отставку, — сказал Айтел. — Ты даешь отставку очень хорошему человеку.
–. У нас с ней нет будущего. Я признаю это, видишь, я признаю свои ошибки. Я трус и боюсь общественного порицания, как все в нашем деле.
— Значит, подобно всем трусам, тебе надоело отклонять ее предложения о браке.
— Илена не интриганка, — решительно заявил Муншин. — Хочешь, я тебе кое-что скажу? Всего пару дней назад я попытался дать ей тысячу долларов. Так она их не взяла. И ни разу не просила, чтобы я на ней женился. Она не из тех, кто занимается угрозами. Просто мне невыносима мысль, что у нее нет со мной будущего.
— Герману Теппису эта мысль тоже невыносима.
Муншин пропустил это мимо ушей.
— Дай мне рассказать тебе про нее. В этой девчонке намешано столько всего: обиды и эмоции, грязь и исполненная радости любовь, — произнес он категорическим тоном адвоката в уголовном суде, жаждущего привлечь на сторону своего подопечного всех присяжных без исключения. — Я попросил моего психоаналитика направить ее к своему приятелю, но из этого ничего не вышло. Ее эго недостаточно для этого развито. Вот насколько серьезна проблема. — Муншин поднял вверх увесистую ладонь, словно требуя нашего внимания. — Начать с того, как я с ней познакомился. Она танцевала вместо кого-то в устроенном мной благотворительном шоу. Я увидел ее за кулисами, уже одетую, готовую к выходу. Это была настоящая Кармен. Только эта Кармен тряслась от страха, — сказал Муншин и поглядел на нас. — Она так вцепилась в руку своего партнера, что нуть не оторвала ее. «Этому человечку плохо, — подумал я, — дикая девчонка и чувствительная, как зверек». Однако стоило ей выйти на сцену, и все было в порядке. Она хорошо танцевала фламенко. С оговорками, но талантливо. После выступления мы с ней разговорились, и она сказала, что не может съесть даже кусочек хлеба в день выступления. Я сказал, что, думается, могу помочь ей справиться с некоторыми проблемами ее жизни, и она была благодарна мне как ребенок. Так все и началось. — Голос у Муншина сел от волнения. — Ты, Айтел, полагаю, назвал бы это интриганством с ее стороны, а я называю уязвимостью, разочарованностью в жизни и следствием различных болячек. Эта девчонка вся в болячках. Муншин продолжал говорить, а я подумал, что он описывает ее, как мог бы описывать героиню фильма на совещании по сценарию, — совещании, где сюжет выглядел более интересным, чем фильм, который будет по нему снят.
— Учтите, что она — итальянка, — продолжал вещать Муншин. — Не стану рассказывать все, что я узнал, все тонкости психики, а ведь я искренний либерал. Например, если ее обслуживает официант-негр, ей всегда кажется, что он держится с ней чересчур свободно. Я говорил с ней о подобных проблемах. Объяснял, что нельзя относиться к неграм с предубеждением, и она меня поняла.
— Вот так — взяла и поняла, — сказал Айтел, щелкнув пальцами.
— Прекрати, Чарли, — сказал Муншин, подскочив в кресле. — Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Она устыдилась своего предубеждения. Илена ненавидит в себе все мелкое. Она сгорает от страстного желания обрести себя как личность, понимаешь, сгорает! — И он потряс кулаком.
— Колли, я действительно думаю, что ты не в себе.
— Возьмем ее распущенность, — продолжал Муншин, будто и не слышал реплики Айтела. — Она из тех, кто хотел бы иметь мужа и детишек, приличные здоровые отношения между зрелыми людьми. Думаешь, меня не волнует то, что она встречается с другими мужчинами? Но я знаю, что сам в этом виноват. Меня надо за это винить, и я это добровольно признаю. Что я могу ей предложить?
