За много дней до нашего знакомства я уже слышал его фамилию, произносимую с необычным ударением: «Айтел». Как я говорил, он был объектом сплетен в Дезер-д'Ор. Я даже мог объяснить отношение к нему Доротеи. Похоже, что несколько лет назад у нее был роман с Айтелом, и каким-то образом он, должно быть, причинил ей боль. Я решил, что роман этот что-то значил для нее и очень мало значил для Айтела, но не был уверен, что это так, поскольку у каждого из них было столько романов. За все время, что я знал обоих, они ни разу не упомянули о тех неделях или месяцах, что были вместе, и я полагаю, история их отношений ни для кого сейчас не имеет значения, кроме Мэриона.
Однажды вечером, когда я зашел к нему выпить, он упомянул имя режиссера.
— Это особый случай, — сказал Фэй. — Ребенком я считал, — и тут он резко рассмеялся, — что Айтел одновременно и Бог и черт.
— Трудно представить себе, чтобы ты о ком-то так думал, — сказал я.
Он передернул плечами.
— Айтел беседовал со мной, когда они встречались с Доротеей. Даже порвав с матерью, он время от времени приглашал меня к себе. — Фэй улыбнулся: он произнес это с явным подтекстом.
— А что ты теперь о нем думаешь? — спросил я.
— Он был бы что надо, — сказал Мэрион, — если б не был таким буржуа. Понимаешь, от него так и несет девятнадцатым веком. — На лице его при этом не отражалось ничего; он поднялся и принялся что-то искать в ящике своего стола из светлого дерева, отделанного алюминием. — Вот, — сказал он, вернувшись на свое место, — взгляни. Прочти это.
Он протянул мне отпечатанную запись выступлений на Комиссии конгресса по расследованию антиамериканской деятельности. Это была толстая брошюра, и увидев, что я уставился на нее, Мэрион сказал:
— Айтел начинает говорить на странице восемьдесят три.
— Ты просил тебе это прислать? — спросил я.
Он кивнул.
— Мне хотелось это иметь.
— Почему?
— О, это особая тема, — сказал Мэрион. — Когда-нибудь я расскажу тебе, какой во мне сидит плут.
Я прочел все от начала до конца. Показания режиссера занимали двадцать страниц, но это было мое первое знакомство с Айтелом, и мне кажется, я должен процитировать страницу-другую этого текста, характерную для всего остального. Я привез с собой в Дезер-д'Ор магнитофон и с его помощью изучал свою речь и старался ее исправить. Диалог Айтела предоставил мне такую возможность, и хотя меня мало интересовала политика, которую я считал роскошью вроде джентльменской этики, пока еще мне недоступной, слова Айтела всегда вызывали во мне ответную реакцию. Не очень ловко так говорить, но мне казалось, будто это я произношу эти слова или по крайней мере хотел бы их сказать человеку, знающему, что я нарушил какое-то правило. Таким образом эти показания не вызывали у меня скуки, и, читая их, я понял, что многому могу научиться у Айтела.
«Конгрессмен Ричард Селвин Крейн. Являетесь ли вы сейчас или были когда-либо — я хочу, чтобы вы точно ответили, — членом коммунистической партии?
Айтел. Думается, мой ответ очевиден.
Председатель Аарон Эллан Нортон. Вы отказываетесь отвечать?
Айтел. Могу сказать, что отвечаю неохотно и под нажимом. Я никогда не был членом какой-либо политической партии.
Председатель Нортон. Никто не оказывает на вас нажима. Продолжаем.
Крейн. Знали ли вы мистера…?
Айтел. Наверно, встречался с ним на одной-двух вечеринках.
Крейн. Знали ли вы, что он агент партии?
Айтел. Я этого не знал.
Крейн. Мистер Айтел, похоже, вы получаете удовольствие, изображая из себя тупицу.
Председатель Нортон. Мы напрасно теряем время. Айтел, я задам вам простой вопрос. Вы любите свою страну?
Айтел. Видите ли, сэр, я был трижды женат и всегда считал, что любовь связана с женщиной. (Смех.)
Председатель Нортон. Мы привлечем вас к ответу за неуважение, если вы не прекратите.
Айтел. Я бы не хотел, чтобы меня привлекли за неуважение.
Крейн. Мистер Айтел, вы говорите, что встречались с агентом, о котором идет речь?
Айтел. Не уверен. У меня слабая память.
Крейн. Я считал, что у кинорежиссера должна быть хорошая память. Если память у вас такая плохая, как вы утверждаете, как же вы могли снимать картины?
Айтел. Это хороший вопрос, сэр. Сейчас, когда вы мне на это указали, я и сам удивляюсь, как я их снял. (Смех.)
Председатель Нортон. Очень умно. Может быть, вы не помните и того, что у нас тут значится в бумагах? Здесь сказано, что вы воевали в Испании. Хотите услышать когда?
Айтел. Я ехал воевать. А оказался посыльным.
Председатель Нортон. Но вы не принадлежали к коммунистической партии?
Айтел. Нет, сэр.
Председатель Нортон. У вас наверняка были друзья среди членов партии. Кто подстрекал вас к тому, чтобы поехать?
Айтел. Даже если бы я помнил, не уверен, что сказал бы вам это, сэр.
Председатель Нортон. Мы привлечем вас за нарушение клятвы, если вы не будете следить за тем, что говорите.
Крейн. Вернемся к предмету данного опроса. Меня интересует, мистер Айтел, в случае войны вы стали бы сражаться за эту страну?
Айтел. Если бы меня призвали, у меня не было бы выбора, верно? Могу я так сказать?
Крейн. Но вы бы сражались без энтузиазма?
Айтел. Без энтузиазма.
Председатель Нортон. Однако если бы вы сражались на стороне определенного противника, дело обстояло бы иначе, верно?
Айтел. Я сражался бы с еще меньшим энтузиазмом.
Председатель Нортон. Это вы сейчас так говорите. Тут кое-что есть, Айтел, в наших документах. „Патриотизм — это для поросей“. Помните такое высказывание?
Айтел. Наверно, я так говорил.
Айвен Фэбнер (адвокат свидетеля). Могу я вмешаться от имени моего клиента и заявить, что, я полагаю, он перефразирует свои высказывания?
Председатель Нортон. Это я и хотел бы узнать. Что вы, Айтел, на сей счет теперь скажете?
Айтел. При повторении, конгрессмен, это звучит немного вульгарно. Я бы высказался иначе, если б знал, что на вечеринке присутствует агент вашей комиссии, который будет вам докладывать, что я говорил.
Председатель Нортон. „Патриотизм — это для поросей“. И вы живете на то, что зарабатываете в этой стране.
Айтел. Это высказывание звучит вульгарно из-за повтора буквы „п“.
Председатель Нортон. Не могу с этим согласиться.
Крейн. Как бы вы сегодня, мистер Айтел, высказались на этот счет?
Айтел. Если вы попросите меня высказываться и дальше, боюсь, я скажу что-нибудь губительное.
