Грузовик остановился, машина, шедшая сзади них, тоже остановилась; в одну минуту толпа человек в десять собралась вокруг машины Фэя. Сначала вынули Илену — она была в сознании. У нее шла кровь из носа, и она застонала, когда кто-то дотронулся до ее руки, так как рука была сломана. Однако у нее достало силы встать на ноги, когда ее вытащили из машины, и, поддерживая сломанную руку другой рукой, чувствуя, как кровь из носа заливает рот, она сделала шаг, потом другой, пока ее не подхватили и не усадили, а ей в этот момент казалось, что она бежит от них в темноту, как ребенок бежит из постели, где ему привиделся кошмар, и сквозь кровь, заполнявшую рот, она прошептала, хотя для ее уха это прозвучало как выкрик:
— Ой, Чарли, прости меня. Ой, Чарли, прости.
Однако она должна еще что-то сказать — все так перепуталось, и загадка любви была, как никогда, тайной. «Мэрион, Мэрион, — думала она, погружаясь в сон, когда боль отступила. — Мэрион, почему ты меня хоть немного не любил? Почему ты не знал, что можешь полюбить меня?» Потом подъехала «скорая помощь» — Илена, лежа на обочине, услышала вой ее сирены.
Глава 26
В больнице возле Мэриона дежурил полицейский, и к Илене до утра никого не пускали. Проспорив с дежурной по этажу целых препротивных десять минут по поводу того, кто оплатит счет за пребывание Илены, я облегчил свой бумажник от недельного заработка, вручил деньги дежурной сестре и решил позвонить Айтелу в киностолицу. Я подумал, что, если он не приедет, мне придется взять заботы об Илене на себя, а я теперь знал, что вовсе этого не хочу. И понимал, что не скоро стану с удовольствием думать о том, какой у меня характер.
Номер телефона Айтела не был зарегистрирован, как и Муншина, но я помнил фамилию агента Айтела и сумел дозвониться ему. По тому, как разговаривал агент, передо мной возник портрет неврастеника в халате, с сигарой в углу рта, но он вполне мог выглядеть и бухгалтером.
— Так кто вы такой? — спросил агент.
— Не важно, кто я. Я его приятель из Дезер-д'Ор.
— Я не хочу даже слышать название этого места. Послушай, оставь-ка моего крошку Чарли в покое.
— Вы дадите мне номер его телефона?
— А зачем он тебе нужен?
— Нужен, — сказал я. — Поверьте, дело срочное.
— Оставь в покое Чарли Айтела. Все хотят изложить ему свои беды.
— Очень дорогой ему человек, возможно, умирает сейчас, — преувеличил я.
— Женщина?
— Не все ли равно.
— Так вот: Чарли Айтел не должен утруждать себя из-за женщины, какая бы она ни была. Он теперь, слава Богу, человек занятой, так что перестань ему надоедать.
— Послушайте, если он сегодня вечером не получит сообщения о случившемся, — рявкнул я в трубку, — завтра утром он подаст на вас в суд.
Итак, пропотев полчаса в телефонной будке, истратив два доллара мелкой монетой и попав не туда, я наконец добрался до Айтела. К тому времени я был настолько раздражен и так кипел, что, наверное, не говорил, а буркал.
— Что это у вас за агент такой? — были мои первые слова.
— Серджиус, ты что, пьян? — послышался в телефоне голос Айтела.
Тут я ему все выложил, и секунд двадцать царила тишина Возможно, я это вообразил, но у меня было впечатление, что мое сообщение привело его в ярость. Однако в ответ он произнес:
— О Боже! Она в порядке?
— По-моему, да, — сказал я и рассказал то, что знал.
— Ты считаешь, мне надо приехать? — спросил он и, поскольку я молчал, добавил: — Завтра мы определяем состав актеров.
— Вы хотите, чтобы я выступал за вас? — спросил я.
— Хорошо, я что-нибудь придумаю, — сказал он мне в ухо. — Скажи Илене, что я сажусь на самолет и увижу ее утром.
— Вы сможете сказать ей это сами. Сегодня вечером ее не разрешено посещать.
— Значит, положение серьезное, — произнес он как-то беспомощно, и мне на мгновение стало жаль его.
Утром Айтел приехал в больницу до меня, и мы встретились на ступеньках, когда он выходил от Илены.
— Я женюсь на ней, — первое, что он сказал мне.
Собственно, выбора не было. Когда он пришел, она сидела на больничной койке, рука у нее была на перевязи, а нос залеплен пластырем, точно она хотела укрыться от посторонних глаз. Она смотрела куда-то в сторону, пока он не коснулся ее плеча.
— Ох, Чарли, — только и сказала она.
Он понял, что она находится под действием успокоительных.
Сначала они не могли найти тему для разговора. Она посмотрела на него и шепотом произнесла:
— Я слышала, ты снова работаешь.
Он кивнул.
— Тебе, должно быть, трудно было вырваться.
— Не так уж трудно, — сказал он со своим обычным обаянием.
— Тебя радует, что ты работаешь? — из вежливости спросила она.
— Все оказалось не так плохо. Большинство людей на студии ведут себя прилично. Я даже получил комплименты за свое выступление перед комиссией.
— Ох как мило, — сказала она.
Они попытались улыбнуться друг другу.
— Так что, как я понимаю, ты можешь продолжать делать карьеру? — добавила Илена.
— В какой-то мере. Многое надо залатать.
— Но ты снимешь хорошую картину.
— Постараюсь.
— Я знаю, что ты снимешь хорошую картину. — На сей раз она кивнула. — И все будет у тебя снова как прежде, Чарли.
— Не как прежде, — сказал Айтел.
В его голосе прозвучало что-то, побудившее ее слегка повернуться к нему, и она осторожно, шепотом спросила:
— Чарли, ты скучал по мне?
— Очень, — сказал он.
— Нет, Чарли, я хочу знать правду.
— Скучал, Илена.
Она тихо заплакала.
— Да нет, Чарли, ты был рад избавиться от меня, и я тебя не виню.
— Это неправда. Ты ведь знаешь, какой я. Я не позволяю себе ни о чем думать. — Он закашлялся и проглотил пару слов. — Однажды ночью, Илена, — сказал он, — я думал о тебе и понял, что рассыплюсь на части, если не перестану думать.
— Я рада, что ты испытывал ко мне что-то.
Произнеся следующие слова, он сразу понял, что совершил ошибку.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Я хочу сказать, столкновение, наверно, было ужасным.
Он словно поднес ей зеркало, в котором отразился весь период после ее ухода от него, и Айтел почувствовал, как ее относит от него волной боли, словно его тут и нет и она сидит одна на больничной койке со своим разбитым прошлым и непостроенным будущим, и койка, стены и инструменты в палате окружают ее холодным белым морем.
