Успокоившись в объятиях Логинова, она сказала ему, что ей пора заняться своим непосредственным делом, заперлась в дальней комнате и подняла крышку пианино. Что-то теперь подскажет ей ее не в меру развившееся воображение? Она, взяв сложный джазовый аккорд, закрыла глаза и углубилась в заполненный ароматами открытых кафе и мимозы мир французского шлягера… Это были Азнавур, Пиаф… Франция. Она услышала французскую речь. Монотонный голос старого человека, но очень доброго и немного сонного…
Он сидел за большим письменным столом, заваленным рукописями, и словно диктовал что-то… На нем был сюртук с большими широкими отворотами, который открывал белую сорочку и темный галстук-косынку, какие носили в прошлом веке, на голове его красовалась широкополая соломенная шляпа…
Крупные складки, идущие от крыльев носа к уголкам вытянутых губ, длинный, но расширенный книзу нос и внимательные маленькие светлые глаза делали его похожим на крестьянина или сельского учителя. Слева от него стоял старенький глобус, справа — прозрачный сосуд с каким-то насекомым… И тут его голос сделался едва различимым, а на него наложился пространственный и молодой женский голос, который, судя по всему, переводил речь старика: "жилища их — это колодцы около фута глубиной, сначала вертикальные, а потом загибающиеся коленом. Средняя величина их диаметра — дюйм. Вокруг отверстия возвышается закраина, сделанная из соломинок, разных маленьких кусочков, даже мелких камушков. Все это сдерживается паутиной…
Высота защитной ограды также бывает различна. Иная ограда — это башенка в дюйм вышиной, а другая — просто едва заметная закраина. Все они скреплены паутиной, и все имеют ширину, равную ширине подземного канала, продолжение которого они составляют…" Картинка была настолько статичная и непонятная, что вызвала мигрень, но ничего, никаких новых мыслей не принесла. Одни вопросы… Кто этот француз? И зачем было показывать его?
Наталия вышла из комнаты и поняла, что не расскажет ничего из увиденного Ведерникову и Селезневу. Иначе они примут ее за слабоумную.
Объяснив Логинову, что ей все же надо проведать «убийцу Ванеева», она на самом деле решила навестить Ошерова, а для этого, расспросив местных жителей, где находится его дом, не спеша побрела на самую окраину деревни, к мосту, соединяющему Верхнюю Вязовку с Нижней.
Ошеровы занимали большой кирпичный дом с башенками. Во всем, начиная с почтового ящика и кончая чисто выметенным двором и красивым стилизованным крыльцом, выложенным мраморными плитами, чувствовался достаток. В окнах горел свет.
Наталия нажала на кнопку звонка, встроенного в калитку, и стала ждать.
Дверь открылась, на крыльце в облаке пара появилась молодая женщина. Увидев через редкие прутья литой ажурной калитки незнакомую женщину в шубе, она проворно спустилась с крыльца, отперла калитку и пригласила Наталию войти в дом. Она вела себя так, словно уже привыкла к визитам непрошеных гостей. «Ведь Ошеров — доктор, и жене доктора не привыкать к неожиданным визитам в любое время дня и ночи… Это участь всех сельских врачей…»
— Юрий Григорьевич дома?
— Да-да, — прозвучал очень приятный голос, — проходите, пожалуйста… Он ужинает, я ему сейчас скажу, что вы пришли. Как вас зовут?
— Скажите, что пришла Наташа Орехова, писательница. Он знает.
Наталия осталась в ярко освещенной комнате, напоминающей приемную частных врачей в заграничных фильмах: толстый ковер, цветы в кадках на полу, кресла и столик, заваленный иллюстрированными журналами…
Через минуту в комнату буквально ворвался Ошеров. Глаза его светились радостью:
— Ты.., пришла? Боже, как я рад… Сначала я тебя, конечно, познакомлю с Ольгой, а потом мы сходим с тобой ко мне в лабораторию.
Я просто ушам своим не поверил… Дай-ка я до тебя дотронусь.
Он провел ее в дом, где было тепло, пахло горячим печеньем, яблоками и еще чем-то вкусным. Крохотная девочка в красном домашнем платьице встала, облокотясь на пуф и прижав к груди большую рыжеволосую куклу Барби. Ольга, жена Ошерова, в длинном желтом халате, светловолосая, немного вялая и, судя по всему, изнеженная, улыбнулась Наталии и предложила выпить чашку чаю с домашним печеньем.
— Спасибо, но я сыта… Мне надо бы поговорить с Юрием Григорьевичем. Вы не возражаете?
— Нет, конечно… Давайте, я помогу вам снять шубу…
Она приняла из рук Наталии шубу, а Ошеров все это время, оказывается, разливал по крохотным рюмкам ликер. Появившись в гостиной, он протянул одну рюмку Наталии, а другую — жене, после чего умчался на кухню за третьей — для себя.
«Какая хорошая и спокойная семья…» Ей, быть может, впервые в своей жизни захотелось иметь свой дом, мужа-очкарика и целый выводок детей.
— Оля, мы уединимся в лаборатории, если ты не возражаешь… — И он, взяв за руку Наталию, потянул ее за собой в прихожую. Там возле вешалки была дверь, открыв которую они оказались в холодном, застекленном, как веранда, коридоре. Пройдя дальше, они зашли в длинную узкую лабораторию, заставленную металлическими столами, на которых стояли химические склянки, колбы, банки с заспиртованными лягушками, тритонами, червями, змеями и крысами… Здесь было относительно тепло, но как-то жутковато.
— Вот здесь я отдыхаю душой и телом…
Наталия подошла к окну, пытаясь сориентироваться, куда же оно выходит, и, к своему удивлению, увидела больничный сад, который располагался сразу же за садом Ошерова. Больше того, дверь, противоположная той, в которую они только что вошли, вела к тропинке, упирающейся прямо в крыльцо больницы.
— Как же удобно ты устроился… Раз — и уже на работе. А вон тот высокий забор, это что, тоже больница?
— Нет, это ферма.
— А слева, значит, дом Постновых?
— А ты откуда знаешь?
— Я вообще уже много чего знаю. Например, что вы с женой были частыми гостями у Ванеевых…
— Да, это так… Оля до сих пор не может в себя прийти после ее смерти.
— У тебя вчера утром была целая делегация из наших правоохранительных органов. Что нового? Ты мне расскажешь?
— Конечно. Изъяли при понятых нож, которым была убита Люба, расспрашивали меня обо всем… Затем привезли Курочкина, и я помогал ему при вскрытии.
— Значит, ничего особенного?
— Ну, если нож в сердце, это для тебя «ничего особенного», тогда… — Он развел руками. — Да что ты все о трупах… Я никак не могу забыть того, чем мы занимались с тобой. Ты сможешь прийти ко мне завтра утром? У меня вроде бы командировка в райцентр, но я вернусь очень рано. Часов в одиннадцать буду тебя уже ждать…
— У тебя была вчера Люся Романова?
— Да, она просила посмотреть ей горло. Неужели она заболела? Она больше всего на свете боится заболеть гриппом.
— Похоже, она уже заболела… Чувствует себя неважно.
