– Что?..
– Что знаю, то и объясню. Ты спрашивай.
Добрынин решительно не знал, о чем он должен спрашивать.
– Мы знаем, что была кассета, на которой снят Аль Акбар. Она
как-то оказалась у нашего корреспондента в Париже. То есть мы думаем, что она у
него оказалась.
– Столетов, – кивнул Баширов и отхлебнул из своего стакана.
Желтый лимон колыхнулся в янтарной тягучей жидкости. Добрынин не мог оторвать
от лимона глаз. – Только кассета не “как-то” оказалась, Олег.
Вполне понятно, как она оказалась. Столетов твой с чеченцами
валандался. Они ему анашу по дешевке возили, а он им за это всякую мелочовку
сливал. Ну, информационную. Кого привезли, кого увезли. Кому дали визу, кому не
дали. Ну, в посольстве помогал, как мог. А они еще приплачивали ему, не все
марафетом давали.
Ты не знал?
– Не знал, – признался Добрынин.
– А в последнее время их там прижали. Когда наш президент с
французским побратался и решил с международным терроризмом бороться. Ну, они и
оставили ему кассету. Думали, у него надежней будет, а он не догадается ни о
чем. Только он не дурак был, Столетов твой. Хоть и наркоман.
Добрынин помолчал, обдумывая слово “был”.
– Я все правильно понял, Ахмет?..
– Все ты правильно понял, Олег. Нет его больше.
Да разве люди Акбара предателя упустят!..
– А ту кассету чеченцы снимали?
– Ну да. Кто-то из ближних. Еще говорят, на англичан
работал. Говорят, Акбар его в лоскуты порезал, а куски четырьмя лошадьми по
сторонам света растянул.
Добрынин тоже отпил из своего бокала и поморщился. Он не
любил виски.
– А Столетов?..
– А Столетов кассету припрятал. Он думал, что умнее всех.
Чеченцев выслали, и никто не знал, что кассета у него. Но что чеченцы!.. Как
будто в Париже у Акбара мало своих людей! Столетов понял, что кассету ему не
продать, в Париже, по крайней мере. И он отправил ее Ольге, жене твоего
Бахрушина. Просто так отправил, посылкой. Самый лучший способ спрятать вещь –
положить ее на самом видном месте. А?
– Да, – согласился Добрынин. – Только почему Ольге?!
Баширов пожал плечами.
– Тебе видней, Олег. Я в ваших делах не очень разбираюсь. Я
знаю, что они вместе работали. Долго работали. А моя аналитическая служба
доложила, что ее как раз накануне по телевизору показали, в новостях, –
Би-би-си. Она интервью у кого-то брала.
– Почему Би-би-си? – не понял Добрынин.
– Так ее оператор на Би-би-си работает, – удивился Баширов.
– Вполне легально.
Генеральный директор усмехнулся. Этого он тоже не знал.
– Ее показали по Би-би-си, Столетов ее увидел и понял, что
это его последний шанс избавиться от кассеты, но не упустить ее. Конечно, он
мог выбросить ее в Сену, но ему очень хотелось денег, как я понимаю.
В Кабул улетал Буле, старый приятель. Столетов приготовил
посылку и передал Ольге. Даже если бы она не догадалась, что это за кассета,
все равно она не пропала бы. Кассеты – большая ценность. Особенно в
Афганистане.
– Это точно.
– Она просто привезла бы кассету в Москву, так ни о чем и не
догадавшись, а Столетов бы ее забрал. Не сразу. Потом. А Никитовичу он для
подстраховки звонил. И зря, между прочим. Никитович перепугался до смерти. Он
слабак.
Баширов допил виски и со стуком поставил стакан на стол.
Посмотрел на него и зачем-то крутанул. Стакан завертелся по темной полировке,
клубок солнца попался ему по дороге, стекло отразило его, и свет брызнул в
глаза.
Добрынин зажмурился.
– Откуда люди Акбара узнали, что кассета вернулась в
Афганистан?
Баширов пожал плечами – совершенно равнодушно.
– Скорее всего, он сам сказал. Вряд ли его просто так убили,
Олег. Скорее всего, его пытали – сильно. Он и сказал. Когда отправил, куда и
кому. А там уже стали искать. И нашли.
Они помолчали.
Ничего не слышно было в кабинете – ни голосов, ни шорохов,
ни звуков. Как будто весь мир за его стенами притаился и подслушивает. По
крайней мере, у Добрынина было именно такое ощущение.
– Говори, чем помочь, – раздробил тишину голос Баширова. – Я
помогу.
– За ребят денег хотят, – быстро сказал Добрынин.
Нужно было сказать это именно быстро, потому что он очень
боялся, что передумает и вообще ничего не скажет.
Поднимется, поблагодарит и выйдет.
– За Ольгу кассету хотели, и мы кассету нашли.
– Даже так?
– Так, Ахмет… – он даже губы сложил, чтобы добавить
“Салманович”, и удержал себя в последнюю секунду. – Нашли. А денег мы не
найдем. Если только вы не поможете.
– Велики ли деньги?
– Пять миллионов долларов.
Выраженная в словах, в тишине этого сказочного кабинета,
сумма вдруг показалась не такой уж и огромной. Все-таки всего пять. Пять. Не
пятьдесят. Не пятьсот.
Тут Олег Добрынин почувствовал себя Глафирой Фирсовной из
Островского, для которой “что больше тыщи, все мильон!”.
Ему действительно было все равно – пять миллионов, пятьдесят
или пятьсот.
Какая разница!
– Пять миллионов, – повторил Баширов и непонятно было, зачем
он повторяет. Даст или не даст.
В “положительном” смысле повторяет или в “отрицательном”. –
Мелкими и старыми, да, Олег?
Добрынин кивнул.
– Не так много, как неудобно, – себе под нос пробормотал
Баширов и поднялся. Добрынин поднялся следом. – Я дам тебе денег, Олег. Скажи
своему Бахрушину, пусть встречает. Прямо в Кабул привезут, чтобы здесь лишний
раз не светиться. Сумма немаленькая, дело темное, а я честный налогоплательщик!
Тут он позволил себе сдержанно улыбнуться.
– А… условия? – спросил Добрынин, забыв, что должен
благодарить.
– Что за условия?
– Как мы будем тебе их возвращать? Или ты временем
телевизионным возьмешь? Или…
Баширов уже вернулся за свой стол, сел и теперь смотрел на
Добрынина из гораздо более удобного и выгодного положения хозяина кабинета.
– Отдавать не нужно, – выговорил он медленно. – Временем я
тоже не возьму. Одалживаться не хочу, Олег! Когда понадобится, я куплю лучше.
– А за пять миллионов не хочешь?!
