– Нет. Не хочу. Тебе нужны деньги. Ты не в казино идешь, ты
людей спасаешь. Я тебе даю деньги, потому что знаю, что ты людей спасаешь. И
Храброву я очень уважаю.
Добрынин так ничего и не понимал.
– А взамен? Взамен что ты хочешь?
– Ничего.
– Как?!
– Ничего не хочу.
– Так не бывает.
– Ты мне объяснить хочешь, – спросил Баширов, – как бывает,
а как не бывает?!
Оказалось, что пять миллионов долларов – это две спортивные
сумки, килограммов семь денег, не меньше.
Пришел самолет, Бахрушин так толком и не понял, что это за
самолет, откуда. Самолет был небольшой, “бизнес-класса”, как нынче говорят, и
без всяких опознавательных знаков. Он приземлился на военном аэродроме Кабула,
что само по себе было невозможно и странно – гражданские самолеты здесь никогда
не садились, и журналистов всегда пускали только в строго отведенный
“отстойник”.
Бахрушина провели на поле и бросили там, и он долго слонялся
среди бочек, ящиков, каких-то деревянных складов, в реве и вое реактивных
двигателей, совсем один, не зная, что ему делать дальше.
Потом сел этот самолетик. Бахрушин пошел к нему просто так,
потому что все остальные взлетавшие и садившиеся рулили в отдалении и в
отдалении же и замирали, а этот почти к решетке подкатил.
Когда Бахрушин подошел, почти оглохнув от грохота, потому
что двигатель самолетик не глушил, распахнулась дверь, и в высоте показался
какой-то человек а костюме. Он сверху посмотрел на Алексея, скрылся на секунду,
а потом выбросил к его ногам одну за другой две спортивные сумки.
Сумки тяжело плюхнулись на бетон.
После чего дверь закрылась, самолет заревел и поехал.
Бахрушин присел и расстегнул молнию.
Деньги. Полная сумка денег.
Черт побери.
Что за самолет? Что за человек?! Чьи это деньги?!
С ними нужно было еще добраться до гостиницы и – самое
главное! – дожить до утра, до приезда Гийома, который был главным связующим
звеном между Бахрушиным и непонятно кем.
Кем?! Кем?..
Он добрался до гостиницы и дожил до утра, хоть и просидел
всю ночь в кресле с глупым пистолетом на коленях и в глупом бронежилете на
плечах!
Разве помогли бы ему пистолет с жилетом!
Гийом забрал кассету, которую накануне доставили с
дипломатической почтой, и обе сумки, и когда за ним закрылась дверь, Бахрушин
понял, что решительно не знает, что будет дальше.
А что, если Гийом решит отправиться, к примеру, в
кругосветное путешествие? Или на Луну? Или на остров Маврикий? Денег у него
было достаточно, чтобы прожить на них жизнь как раз на Мартинике, а кассету он
мог просто подарить Акбару. С наилучшими пожеланиями.
Не было никаких гарантий, и Бахрушин отлично понимал, что их
быть и не может – какие еще гарантии!
Честное слово этого бородатого бандита?! Но он честного
слова не давал и по-английски все время говорил как-то так, что его вполне
можно было понять по одному, истолковать по-другому и сделать из сказанного
совершенно иной вывод!
Обшарпанная дверь, которая захлопнулась за Гийомом, вдруг
показалась выходом в другое измерение!
Когда она открылась во второй раз, за ней была Ольга, и
Бахрушин ничего не понял.
То есть совсем ничего. То есть решительно ничего.
Он как сидел на кровати, так и остался сидеть, только руки
от лица отнял.
– Привет, – сказала его жена. Голос был хриплый, чужой.
Простыла, что ли?..
Бахрушин растерянно поднялся.
– Привет, – повторила она настойчиво. Свитер болтался на
ней, как пустой. – Меня Гийом привез.
Я думала, что меня расстреливать повезли. А меня к тебе.
Привет.
Бахрушин в один шаг подошел, обнял, прижал к себе. От нее
пахло сыростью и плесенью, как будто она и впрямь выбралась из могилы.
Ее сильно трясло, и он стискивал ее изо всех сил.
– Больше никуда и никогда, – сказала она очень сурово, как
будто на митинге выступала. – Никогда, никуда! И я так люблю тебя, Алеша!
Он все молчал.
– Слышишь?
Он кивнул.
– Конечно.
* * *
Она сидела и улыбалась стеклянной улыбкой прямо в камеру.
Ники знал, что сейчас она ничего и никого не видит и слышит
только свой наушник, в котором шум аппаратной, последние указания, обморочные
голоса – каждый раз как перед прыжком в пропасть.
Каждый раз останавливается сердце, и по-другому быть не
может.
По монитору прошла волна, и разноцветные полосы на экране
переключились на часы. Секундная стрелка дрогнула и двинулась, и еще раз, и
еще, с каждым ударом сердца.
Время пошло.
Обратный отсчет.
Она прижала наушник и улыбнулась сверкающему столу – видимо,
режиссер сказал ей что-то ободряющее.
Подбежала гримерша с пудреницей, салфеткой и кисточкой,
заложенной за ухо. Выхватила кисточку и обмахнула совершенное, молодое лицо. У
Ники почему-то так сжалось сердце, когда он увидел, как кисточка прошлась по
гладкой коже, что он даже взялся за какую-то железку, торчавшую из
операторского крана.
– Даша, из кадра!
– Уже все, мне только поправить!
– Некогда поправлять! Минута до эфира!
Беготня и паника, нарастающая с каждой секундой.
– Ребята, контровой свет проверьте, у нас тень какая-то
вылезла. Быстро!
– Тридцать секунд. На кране готовы?!
– Беляев, а ты чего, не улетел разве?!
Дима Степанов на кране, сдвинув одно ухо монументальных
наушников, смотрел на него сверху. Ники отмахнулся.
– Через полчаса.
– Ну, я тебе желаю!..
– Спасибо.
– Да не переживай ты за нее, все нормально будет!
– Я не переживаю, – сквозь зубы пробормотал Ники.
– Десять секунд, тишина в студии!
Упала тишина – совершенно мертвая. В мониторе без звука
пошла заставка. Алина сурово и отстраненно взглянула в него и медленно
перекрестилась. Гримерша замерла за штативом столбиком, как суслик, даже свою
кисточку за ухо не сунула. Оператор шевельнулся за камерой.
