— Ну и что такого? Я же понимаю, что он неблагополучный
ребенок, — начала она более уверенно, — твоя мамаша умерла, у тебя на него
совсем нет времени, кроме того, ты в последнее время тоже весь издерганный,
Паша! Я же не слепая. Ты ко мне приезжаешь все время в какой-то истерике. Мне,
в конце концов, захотелось узнать, может, это из-за ребенка? Может, тебе стоит
его… подлечить? Или в интернат пристроить?
У Степана потемнело в глазах.
Мысль о том, что он должен подлечить Ивана, как будто Иван
был слабоумным, или пристроить его в интернат, показалась ему худшим из всех
Леночкиных оскорблений.
— И вообще, — твердо продолжала Леночка, — нам с тобой надо
поговорить.
— Нам с тобой говорить вовсе не надо, — возразил Степан с
досадой.
— Нет, Степа. Ну, если ты боишься приехать ко мне, давай я
приеду к тебе на работу, хочешь? Или домой. Лучше домой. Хочешь, я приеду к
тебе часам к одиннадцати?
— В одиннадцать я обычно бываю на работе.
— Ну а сегодня в одиннадцать побудь дома! Особенно если ты
боишься, что у себя в квартире я тебя изнасилую!
Черт его знает, может, он и в самом деле этого боялся —
Леночка знала его очень хорошо, слишком хорошо, — а может, ему просто хотелось
от нее отвязаться, но он согласился.
Он решил, что сразу после завтрака куда-нибудь выпроводит
Ивана с Ингеборгой, а сам повстречается с Леночкой, выяснит все, что ему нужно
выяснить, запугает ее чем-нибудь — вернее всего будет запугать ее сокращением
денежных ассигнований, — и больше в его жизни не будет никакой Леночки.
Никогда.
— Пап! — закричал Иван под дверью. — Пап, выходи, мне еще
обливаться, а ты уже скоро уедешь!
— Да! — отозвался Степан. — Выхожу!
— Ты что, — поразился Иван, когда Степан открыл дверь, — в
ванной по телефону разговаривал?
— Я брился, — объяснил Степан, — я брился, и тут зазвонил
телефон. А что? Какие-то проблемы?
Иван пожал плечами — ему не нравилось, когда взрослые делали
что-то по секрету от него, например, разговаривали по телефону в ванной. В
таких секретах он чувствовал подвох и угрозу своему шаткому благополучию.
Степан потрепал его по золотистой макушке и слегка шлепнул
по заду:
— Полезай в ванну, — распорядился он, — мне и вправду скоро
ехать…
Он опрокинул Ивану на голову ведро холодной воды, сообщил
ему, что он супербизон, и вышел на кухню к Ингеборге.
Она пила чай из большой глиняной кружки и смотрела на
Степана весело. Не удержавшись от соблазна, он поцеловал ее сзади в шею, под
теплые волосы, завивавшиеся концами внутрь, и налил и себе чаю.
Что бы такое соврать ей, чтобы она ушла из дома и увела
Ивана, пока он будет разбираться с Леночкой?
— Звонила моя бывшая жена, — сказал он неожиданно и
посмотрел в окно мимо Ингеборги, — по поводу своего визита к Ивану в школу. Она
сказала, что в одиннадцать приедет. Может, ты куда-нибудь сходишь с Иваном?
Ингеборга растерялась.
С одной стороны, несмотря на страстное желание утопить
бывшую жену в Яузе, в планы Ингеборги никак не входила встреча с ней в
Степановой квартире. А с другой стороны, было странно и обидно, что он
выпроваживает их с Иваном из дома, чтобы на свободе потолковать с Леночкой о
личном.
— Она… обязательно должна приехать сюда?
— Мне не хотелось ехать к ней, — объяснил Степан не очень
понятно, — и мне совсем не хочется, чтобы ее видел Иван. Он только-только
перестал ее вспоминать. Кстати, как тебе удалось всучить ему того медведя? Ну,
который раньше на книжной полке стоял?
— Никак не удалось. — Ингеборга послушно дала увести себя от
неприятной темы. — Просто он как-то сказал, что у него нет медведя, а я
спросила, чем плох тот, который на полке. И оказалось, что ничем. Что он всем
хорош, да к тому же еще и папин.
— Я ее увезу, — пообещал Степан и посмотрел на Ингеборгу,
проверяя, понимает ли она, что речь идет о Леночке. — Я не стану с ней
разговаривать здесь. Но на всякий случай я тебя прошу увести Ивана.
— Хорошо, — согласилась Ингеборга. Все-таки ей до конца не
было понятно, что заставляет его так подлаживаться под требования и капризы
какой-то дуры, которую много лет назад угораздило выйти за него замуж, но
прибалтийский здравый смысл подсказывал, что задумываться над природой их
отношений в данный момент нет никакого резона. — Мы как раз собирались на
Арбат, в книжный. Кстати, ты вполне можешь оставить нам денег. У меня мало, а
Иван хотел еще какие-то компьютерные игры и кассеты.
— Оставлю, — пообещал Степан, — конечно, я оставлю вам
денег. Кстати, сегодня суббота и по идее у тебя выходной. Тебе нужно домой?
Если нужно, я провожу Леночку, заскочу в Сафоново и отвезу тебя, хочешь?
Ингеборга засмеялась.
— Пашка, ты просто потрясающий мужик! Конечно, мне хотелось
бы попасть домой хотя бы для того, чтобы переодеться. Я третий день хожу в
одной и той же кофте!
— Какое горе, — пробормотал Степан.
— Конечно, это не горе, но она мне надоела! Кроме того,
сегодня на мне еще и твои носки, поскольку где мой второй носок, я не знаю. А
мне твои носки велики. Сильно.
Почему-то упоминание о том, что на ней надеты его носки,
привело его в отличное настроение. Он моментально представил себе ее длинную
изящную ступню и розовые пальцы, очень похожие на миндальные орешки, и
совершенные тонкие щиколотки с выпуклой косточкой, и все остальное, что
приводило его в восторг и всю ночь безраздельно, полностью и целиком
принадлежало ему, только ему, ему одному, и он даже заставил себя ненадолго
поверить в то, что это будет принадлежать ему всегда.
Он засопел и поставил на стол свою кружку. Взял кружку у нее
из рук и тоже поставил на стол.
— Паш, ты что?
— Ничего. Просто мне… нужно тебя потрогать.
Он осторожно провел кончиками пальцев по ее лицу и сунул
руку ей под волосы. Ее шея вся поместилась у него в ладони.
Ингеборга закрыла глаза и потерлась виском о его запястье.
Его изумляло, что она не испытывает отвращения и не пытается отстраниться, что
она так славно трется виском о его руку, как будто ей на самом деле это
доставляет удовольствие.
Грохнула дверь в ванную, Ингеборга дернулась и распахнула
глаза.
— Опять морковный сок, — начал Иван еще из коридора, — он
мне надоел, этот морковный сок! Пап, а что, нельзя вместо морковного пить
апельсиновый?! Зачем обязательно морковный?
