Впервые в жизни Ингеборга своими глазами увидела, что
означает выражение «отвисла челюсть».
У Павла Андреевича Степанова она не просто отвисла, а даже
как-то упала. И глаза стали круглыми от изумления, точь-в-точь как у его сына,
когда тот удивлялся.
Ингеборга улыбнулась про себя.
— В отличие от этой вашей, Клары Ильиничны, которая успевала
абсолютно все, убираться и стирать я не смогу. Но могу порекомендовать вам
хорошую женщину, которая убирается у меня. Думаю, что она вполне сможет два
раза в неделю посещать и вас тоже. Если мне понадобится поехать на работу, я
смогу брать Ивана с собой или буду просить ее побыть с ним несколько часов. Она
вполне надежна в отличие от вашей Клары. Если вас все это устраивает, я буду
приезжать к восьми утра и уезжать, когда вы вернетесь. Вы будете платить мне
тысячу долларов в месяц.
— Хоть две, — тараща на нее глаза, пробормотал Степан Он
никак не ожидал такого поворота.
— Две — это слишком, — сказала Ингеборга высокомерно. —
Тысяча — это тоже очень много, но я, по правде говоря, совсем не так
рассчитывала провести это лето.
— Вы серьезно? — вдруг спросил Степан и посмотрел на
Ингеборгу с изумлением. И от изумления даже выпустил ее сумку, за которую все
это время почему-то крепко держался.
— Абсолютно, — храбро подтвердила Ингеборга.
Она-то как раз была готова к такому повороту событий.
Чего-то подобного она ожидала, когда бесстрашно вытолкала
идиотку Клару. Идиотка, едва влетев с деловым и чрезвычайно озабоченным видом в
дверь квартиры Степановых, с ходу начала шпынять Ивана, а Иван с ходу начал
бузить, полез за диван и завывал оттуда несчастным трубным басом, а потом стал
попискивать, растравляя собственные раны. Всю жизнь Ингеборга считала себя
решительной женщиной, но такой решительности она никак от себя не ожидала.
Никогда раньше она не сидела с детьми, тем более в роли
домашней воспитательницы, тем более когда за работу ей должен был платить такой
ужасный тип, как Павел Степанов. А если он станет придираться и будет вечно
всем недоволен?
«Впрочем, — подумала она независимо, — он и так вечно
недоволен, и даже если он меня надует, я не умру с голоду. Зато если заплатит,
в октябре я поеду не куда-нибудь, а на Мальдивы, и мне не придется ждать
очередного родительского приглашения и сидеть две недели у них на шее!»
— А вы точно не передумаете? — осторожно поинтересовался
Степан и вытащил у нее из пачки еще одну сигарету.
— Нет, — сказала Ингеборга, — не передумаю. Скажите, Павел
Андреевич, а вы всегда орете на своего сына, когда бываете не в духе?
Ингеборга была уверена, что он опять впадет в раздражение,
однако Степан затянулся и помолчал, как бы прикидывая, стоит раздражаться или
не стоит.
— Не знаю, — сказал он недовольно, — я не кричу на него
специально, если вы спрашиваете об этом. Мы с ним друзья.
Стараемся быть друзьями.
«Хороши друзья, — подумала Ингеборга. — Один непрерывно
орет, а второй от этого непрерывно плачет».
Впрочем, пожалуй, она понимала, что имеет в виду Павел
Степанов.
У них была такая семья — отец и сын. Такая, и все тут.
Наверное, она была такой всегда, даже тогда, когда мать еще
не ушла от них. Они ссорились, мирились, ругались и бывали недовольны друг
другом, но всегда были вместе. Они очень зависели друг от друга, и все их
интересы были заключены друг в друге. Наверное, они даже и не думали, что у них
могут быть отдельные жизни.
А что один вопит, а второй ревет… что ж, и так бывает.
По-всякому бывает.
— Мне нужно ехать, Павел Андреевич, — сказала Ингеборга
чуточку решительнее, чем требовало подобное сообщение, потому что мысли ее
вдруг приняли странное направление. — Я живу на Соколе. Это довольно далеко.
Степан торопливо поднялся со скамейки следом за ней.
— Инга Арнольдовна, — сказал он и внимательно посмотрел на
свою сигарету, не правдоподобно маленькую в толстых пальцах, — вы не могли бы
еще на пять минут зайти к нам… просто чтобы успокоить Ивана. Он там… рыдает
из-за того, что я вас… выгнал.
Просить и даже умолять Павел Степанов умел просто виртуозно,
но в этот раз спасительное умение куда-то запропастилось. От неловкости он даже
носом начал шмыгать, как пятиклассник на педсовете.
Ингеборга взглянула на него с веселым изумлением. Вы
посмотрите только — оказывается, он способен испытывать неловкость! Какой
душевный, тонкий человек!
— Хорошо, я зайду, — согласилась она легко, — заодно я бы
вызвала такси. Что-то мне расхотелось ехать на метро.
— Конечно! — с энтузиазмом и облегчением воскликнул Павел
Андреевич, которого перестала угнетать перспектива объяснений с сыном. Он даже
придержал перед ней подъездную дверь. Но на лестнице она оказалась впереди
него, а потому выше, и взгляд его моментально уперся куда-то в район выпуклой
попки, обтянутой плотной тканью элегантных брюк, и Павел Андреевич моментально
струхнул и воровато отвел взгляд.
«Как это вышло, что я забыл, что ее нужно бояться? Почему я
так поздно об этом вспомнил?!»
Сопя и топая, он обошел ее на лестничной площадке, вставил в
замок ключ и дернул дверь. Открылся чистый и просторный холл, залитый уютным
европейским светом, и оказалось, что Иван с тревожным и внимательным лицом
стоит прямо под дверью. С ног до головы он был укутан в клетчатый плед и являл
собой живое напоминание о фильме про жизнь Константина Эдуардовича Циолковского
в Калуге.
— Ты что? — спросил Степан грозно. — Спятил совсем?! Я тебе
где велел сидеть?
— Ты мне велел на диване сидеть, — проговорил Иван
встревоженно и заглянул отцу за спину. — Здравствуйте, Инга Арнольдовна!
— Привет, — сказала она и, к полному недоумению Степана,
вышла из-за его спины и скинула свои элегантные туфли. — Волнуешься?
— Да-а, — пробасил Иван, — а папа вас догнал?
— Догнал, — согласилась Ингеборга, — давайте, что ли, чай
пить, раз ребенок все равно не спит ночью.
Машинально Степан отметил, что в ее речи все-таки есть
какая-то не то чтобы не правильность, а как будто своеобразие то ли в
построении фраз, то ли в произнесении согласных.
Она говорила не так, как все. Очень красиво.
— Иван, — начал Степан официальным тоном, — я хотел тебе
сказать, что Инга Арнольдовна… что я извинился перед Ингой Арнольдовной и она
согласилась побыть с тобой вместо Клары Ильиничны. До осени.
