— Растрепа, — пробормотал Степан ему вслед так, чтобы он
слышал. — А что, вчера нельзя было собраться?! — заорал он, захлопнув наконец
портфель. — Почему я должен помнить о том, что у тебя сегодня теннис, а ты сам
ничего не помнишь?!
— Я помнил, помнил!.. — закричал в ответ Иван. — А потом
забыл… Пап, где мои шорты?
Степан даже рычать уже не мог.
Он зашел в комнату, по который в панике метался Иван, в
бешенстве выворотил с полки все, что там лежало, выудил из безобразной кучи на
полу шорты и майку, с силой развернул Ивана спиной к себе и запихал барахлишко
ему в рюкзак. Иван только сопел испуганно.
— Где ракетка?
— В школе осталась, пап… В моем шкафчике.
— Да шевелись ты, Христа ради! Мне нужно было выехать уже
двадцать минут назад!
«Тем более сегодня на моем объекте в Сафоново мой
собственный зам нашел труп моего собственного рабочего».
Черт, черт, черт!!
Они оба выскочили из подъезда так, как будто за ними гнались
разбойники, и стали оглядываться в поисках машины Степан всегда забывал, где
именно ее оставил. В этот момент они были просто не правдоподобно похожи друг
на друга.
— Вон она, пап!
На ходу доставая ключи и толкая перед собой сына, Степан
бросился к машине.
— Садись, Иван. И чтобы сразу пристегнулся!
Несмотря на то что тяжеленный джип был безопасен и надежен,
как «конкорд», Степан испытывал какое-то почти мистическое уважение к привязным
ремням.
Леночка никогда не пристегивалась…
Вчера весь день шел дождь, машина была не просто грязной,
она была вся, от колес до крыши, заляпана толстым слоем засохшей глины и песка.
— Иван, не прислоняйся! Ты что, не видишь, какая грязь?!
«Надо хоть стекла протереть, а то поеду, как в танке…»
Степан кинул в салон портфель, машинально отметив, что Иван
сосредоточенно пихает пряжку ремня в замок, выхватил из дверного кармана тряпку
и стал остервенело тереть лобовое стекло. Он тер, и из-под тряпки, отраженное
стеклом, как в сказке проступали голубое опрокинутое небо и тонкое сплетение
еще голых веток.
Какой теплый в этом году апрель.
Съездить бы с Иваном в лес, подышать весной, как это
называла мама. Наверное, дороги уже растаяли, а где-нибудь повыше не только
растаяли, но уже и высохли. Из-под жухлой прошлогодней травы наивными стрелами
вылезает молодая, на пригорках печет, и из срезанной березовой ветки торопливо
капает прозрачный сок.
«Если к субботе я буду способен двигаться, свожу Ивана в
лес, и черт с ними, со всеми делами».
Степан обежал капот и стал тереть стекло с другой стороны.
Странное дело. Ему показалось, что капот почему-то теплый.
Он даже осторожно потрогал шероховатую от грязи поверхность. Солнце с утра
нагрело, понял он. Надо же, какой теплый в этом году апрель!..
Степан распахнул водительскую дверь, сунул на место тряпку и
взгромоздился за руль.
— Готов? — спросил он у Ивана. Он всегда его об этом
спрашивал перед тем, как тронуться.
— Готов!
Степан запустил двигатель, напялил темные очки, придававшие
ему совершенно классический бандитский вид, и нажал кнопку на приемнике.
Обернувшись через плечо и сопя от неудобного положения, он осторожно выбирался
с крошечного асфальтового пятачка.
— Иван, что ты сделал с приемником, почему он не работает?
— Я его не трогал! — В голосе неподдельное и совершенно
искреннее негодование. — Ты же не разрешаешь!..
— А ты всегда делаешь только то, что я разрешаю? —
усмехнулся Степан. Он притормозил перед выездом на Бульвары и посмотрел на
приемник. — А говоришь, не трогал!
Приемник был переключен с радио на CD. Компакт-диски Степан
в машине никогда не слушал.
— Ну что? Не трогал?
— Не трогал!
— Не ври мне никогда!
Но у него не было никакого желания препираться с сыном.
Он вышел на финишную прямую. Ему осталось только доехать до
школы — и он освободится от Ивана, по крайней мере до вечера. За это время он
должен переделать все свои дела, разобраться, что именно натворили его
козлы-работяги, кто там кого укокошил или не укокошил, позвонить Сергею Рудневу
и постараться убедить его в том, что он, Степан, ситуацию полностью
контролирует, хотя он ее ни черта не контролировал, но Рудневу об этом знать не
полагалось.
— Пап, ты, по-моему, слишком быстро едешь…
— Нормально я еду! — Степан кидал джип в любую
освободившуюся щель, куда он только мог пролезть.
Нетерпение и беспокойство жгли его изнутри.
— Иван, скажешь своей учительнице, что я приеду, когда
смогу, хорошо?
— Хорошо, — ответил Иван с тяжелым взрослым вздохом. — Скажу.
Пап, а можно мне в субботу пойти к Димке на день рождения?
Это означало, что его придется куда-то везти, а потом оттуда
забирать. И никакого леса.
— Посмотрим, — сказал Степан неопределенно. Он даже
представить себе не мог, что именно ждет его в субботу. До нее еще предстояло
дожить.
— Ты всегда так говоришь, когда не хочешь меня пускать, —
сказал Иван горько. — Меня скоро никто приглашать не будет!
— Вот и замечательно, — пробормотал Степан.
В редкие выходные, когда ему не нужно было никуда нестись,
он старался хотя бы выспаться на несколько дней вперед.
Таскать Ивана из конца в конец Москвы или — еще хуже! — к
кому-нибудь на дачу было выше его сил.
— Давай! — сказал Степан, затормозив у чугунных ворот
небольшого нарядного особнячка, в котором помещалась Иванова школа. — Вон твой
Валерий Владимирович на крылечке…
Иван полез из машины. Он был явно расстроен.
Плохое утро. И день, наверное, будет еще хуже…
— Лапу давай, — приказал Степан, глядя, как он тащит за
собой рюкзак. — Забыл?
— Забыл, — признался Иван и протянул худую и совсем плоскую
ладошку. В Степановой руке могли поместиться четыре такие ладошки. — Пап,
приезжай скорей…
— Ладно, не ной, — оборвал Степан. — Если ничего не
произойдет, я тебя заберу как обычно.
