Делать сложно – просто.
А вот сделать просто – это очень сложно.
Г. С. Шпагин
(оружейник)
Действующие лица романа вымышлены, как и место действия, не
имеющее аналогов на географической карте.
Александр Бушков
Часть первая. И на дороге ужасы
...И так увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться
человеку делами своими: потому что это – доля его; ибо кто приведет его
посмотреть на то, что будет после него?
Екклезиаст, 3, 22
Глава 1
Привал под знаком триумфа
Пьянка была не унылая и не веселая. Собственно говоря, и не
пьянка вовсе – так, легонькое поправление организмов после вчерашнего
превышавшего нормы окаянства. Как давно подмечено старыми змееборцами,
одинаково чреваты и неприемлемы две крайности: долгий запой и пошлое
воздержание. Истина, коей полагается пребывать посередине, проста. Самое лучшее
и полезное – выжрать неумеренное количество водки, назавтра предаться долгому,
неспешному попиванию пивка, а потом надолго забыть обо всем спиртосодержащем.
Так Мазур с Кацубой и поступили. И пребывали сейчас в пивной
стадии. День клонился к вечеру, а потому на столе примерно в равной пропорции
теснились пустые и полные пивные бутылки с бравым и беззаботным купцом на
этикетках, всем своим видом демонстрировавшим полное отсутствие всех и всяческих
проблем.
Впрочем, так уж счастливо сложилось, что и у них на данном
историческом отрезке не имелось ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего
проблему. Даже наоборот. Во-первых, пуля, доставшая-таки Мазура на
«Достоевском», чиркнула по касательной, он даже сотрясения мозга не заработал,
бравые ребята из пограничного спецназа сунули ему под нос нашатыря, в два счета
замотали башку бинтом, и все ограничилось парой миллиончиков покинувших вены
эритроцитов, что отнюдь не смертельно. Бывало и хуже.
Во-вторых, на них с Кацубой звездным дождем пролились
отличия и регалии.
История с алмазным месторождением огласку получила
широчайшую, продержавшись на первых страницах газет не менее недели, –
наверняка оттого, что кто-то победивший сводил счеты с кем-то проигравшим. Как
водится, кое-кого столичного и вальяжного торжественно, показательно повязали.
Как водится, большие дяди с большими звездами компетентно заверили, что
ситуация с самого начала была под контролем, а также – о недопущении впредь.
Как водится, президент публично осерчал и возмущенно поведал россиянам, что
есть у нас, понимаешь, такие которые, каковые совсем даже не такие, а если к
ним вдумчиво приглядеться, сякие, и где-то даже разэтакие, и, коли уж они
этакие, то и мы им не позволим, стало быть, путать личную шерсть с
государственной. Примерно так. Разумеется, страна в очередной раз не узнала
своих героев – на газетные скрижали не попали ни Мазур с Кацубой, ни те, что
полегли в ходе операции. Первые к этому нисколечко и не стремились, привыкши
оставаться в тени, а вторым по большому счету было все равно. Не плеснули грязи
на могилу – уже хорошо. Бывает, и плескают в горячке.
Совесть была чиста, ни у кого не имелось к ним никаких
претензий, вернулись живыми и неубитыми, относительно целыми и невредимыми – что
еще нужно человеку для счастья? Разве что получить зарплату, которую и в
«Аквариуме» задержали на два месяца. А на недлинный загул хватило скудных
сбережений. Словом, оба пребывали в блаженном расслаблении, и Мазур, во всю
длину вытянувшись на казенной койке, лениво внимал Кацубе, а тот под
собственный аккомпанемент на баяне исполнял на мотив бессмертного детского
шлягера отнюдь не детский шансон, некогда имевший большую популярность среди
господ офицеров, служивших рухнувшей империи в довольно специфических войсках.
Кацуба старался, как мог, выводя с цыганским надрывом и
хмельноватым усердием:
Медленно ракеты уплывают вдаль,
встречи с ними, мистер Рейган, жди.
И хотя Америку немножко жаль,
у япошек это впереди.
Может, мы обидели кого-то зря,
шлепнув пару лишних мегатонн,
посмотри, как весело кипит земля
там, где был когда-то Пентагон…
Скатертью, скатертью газ бинарный стелется
и упирается мне в противогаз.
Каждому спецназовцу в лучшее верится,
может быть, кто-нибудь да выживет из нас...
Он возвысил голос на последних строчках, подчеркивая
жизнеутверждающее начало припева, проникнутое, что ни говори, некоторой верой в
будущее. Свел мехи, отозвавшиеся громким взвизгом, принялся откупоривать
очередную бутылку.
Решив, что пора внести свой эстетический вклад в
происходящее, Мазур вооружился старенькой гитарой и забренчал то, что примерно
в те же времена пели у них:
Мне велит разбиться в доску
генерал немолодой.
У меня – погон с полоской,
у него – лампасы вдоль.
И теперь хошь плачь, хошь матом —
не отменит он приказ.
Там, где нету дипломатов,
окаянствует спецназ.
Жаль, не сделать фотоснимка,
жаль, не сделать фотоснимка,
я бы был во всей красе —
с пулеметом я в обнимку,
с пулеметом я в обнимку
на ничейной полосе...
На столе, на общепитовском блюдечке, красовались столь
прилежно обмытые вчера регалии. Особым великолепием они, правда, не поражали.
Кацуба, по неведомой Мазуру причине два года п е р е х о д и в ш и й в майорах,
получил, наконец, по выслуге подполковника. Мелочь, но приятно.
Кроме того, за труды праведные на берегах Северного
Ледовитого океана оба получили по медальке. Неизвестно, что думало начальство и
какие хитросплетения клубились в верхах вокруг этого дела, но два друга
нежданно-негаданно оказались кавалерами медалей «За отличие в охране
государственной границы». Хорошо хоть, не «За отличие в охране общественного
порядка». А в общем, медалька красивенькая, серебряная, украшена изображением
пограничного столба, винтовки, шашки, дубовыми и лавровыми листьями. Даже номер
есть.
И, наконец, Мазура уже здесь, под Шантарском, разыскала
юбилейная ненумерованная медалюшка «300 лет российскому флоту», у понимающего
народа вызывавшая легкую тошноту. Во-первых, ее не получили разве что
корабельные коты, во-вторых, Мазур, как и многие флотские, упрямо считал, что
флоту российскому не триста лет, а, ежели пристрастно разобраться, не менее
тысячи. В конце-то концов, Олег и Святослав плавали под Царьград не на
зафрахтованных папуасских челнах...
