Который бриллиантами набит.
Идет этап, орет конвой,
Тут и Руцкой, и Боровой,
Обнявшись, дружно плакают навзрыд...
– Странно, – призналась Ольга, раскрасневшаяся после
дозы грапа гранде. – Каждое слово по отдельности понимаю, а смысл темен...
– Не удивительно, – серьезно сказал Кацуба. –
Чтобы смысл был кристально ясен, нужно родиться в удивительной стране под
названием Россия и прожить там всю сознательную жизнь...
Река стала гораздо шире, но Бокаси так и не включал мотора –
от берега до берега протянулись заросли саргассов, каких Мазур еще не видел:
ярко-зеленые крупные листья не лежали на воде подобно кувшинкам, а вздымались
над нею на высоту сантиметров десяти на толстых стеблях. Лодка прямо-таки
прорубалась сквозь них, запахло травяным соком.
Через пару километров река очистилась. Справа зеленела стена
непролазного леса, слева тянулись довольно высокие холмы, здорово напоминавшие
сибирские сопки. В лесу орала проснувшаяся живность, обезьяны и птицы старались
перещеголять друг друга. Появилась кусачая мошкара, Кацуба старательно
обрызгивал все вокруг остро пахнущим репеллентом, и эту процедуру приходилось
повторять частенько.
Адская настоечка действовала – зрение у Мазура обострилось,
он подмечал в лесу оттенки и детали, которых прежде ни за что не увидел бы на
таком расстоянии. То же самое происходило и со звуками, из ушей словно вынули
пробки. Полезная вещь, ни в чем не уступает иным засекреченным пилюлям...
Он, держа на коленях автомат, зорко наблюдал за стеной леса
– родственнички и в самом деле могли выйти на тропу войны. Бокаси, наконец,
после долгих усилий завел дряхленький мотор, грохотавший не хуже двигателя
гоночной машины. Наверняка в радиусе пары-тройки километров по обоим берегам
было слышно. Кацуба поневоле замолчал – ни один певец не выдержал бы
конкуренции с тарахтящим движком.
Коряг, гнуснопамятных по Уакалере, тут не было – видимо, эта
речушка не имела связи с теми, что брали начало в горах, и потому плавучего
мусора почти не встречалось. Если бы не кровососущий гнус, прорывавшийся сквозь
любые заслоны репеллента, плавание выглядело бы чуть ли не пикником – а так пришлось
снова кутаться в накомарники.
Бокаси, сидевший возле мотора, перекрикивая его треск, о
чем-то принялся расспрашивать. Кацуба фыркнул, Ольга слегка порозовела.
– О чем это он? – спросил Мазур.
– Индейские глупости... – отмахну-лась она.
– Почему же глупости? – осклабился Кацуба. –
Вполне дельные уточнения. Наш друг интересуется насущными подробностями того,
как у городских белых принято мстить. Цивилизованный индеец, видишь ли, если
ему в походе сопутствует его женщина, после того, как добросовестно и педантично
перережет глотки всем врагам, со всем старанием принимается любить означенную
женщину прямо на месте схватки. Пролитие крови, видишь ли, должно непременно
сопровождаться пролитием животворящего семени – круговорот жизни и смерти в
природе... ну, дальше сплошная философия. Словом, он как раз и интересуется
насчет вас – что там у белых на сей счет принято...
Ольга не особенно сердито, но все же не без суровости
произнесла несколько длинных фраз. Кацуба шепотом перевел Мазуру:
– Ехидно спрашивает, как смотрит индейская философия на тот
факт, что женщина в данном случае не уступает своему спутнику в умении и
желании разделаться с врагами, а следовательно, тоже является воином.
– А он? – спросил Мазур, когда Бокаси, закатив глаза,
откликнулся длиннейшей тирадой.
– Сокрушается, что в мире становится все меньше порядка и
древнего благолепия, – коли уж женщины не только ходят в мужских штанах,
но и на равных участвуют в благородной мужской вендетте. Очень его возмущает
упадок нравов.
– Интересно, как это совмещается со вчерашним инцидентом?
– Да так и совмещается – без сучка без задоринки. Изменила –
получи мачете по темечку, в этом как раз кроется порядок и древнее благолепие.
– Вообще-то смысл есть... – мечтательно сказал
Мазур. – В этом их древнем благолепии...
– Ну конечно! – возмутилась Ольга. – Я не
сторонница феминисток, однако...
Бокаси, решительно хлопнув ее по плечу, заставил замолчать.
Проворно дернул какой-то шарик на кожаном ремешке, и мотор смолк. Двумя тычками
шеста индеец направил лодку к правому берегу, к чащобе.
Мазур с Кацубой схватились за автоматы.
Труп лежал ничком, наполовину в воде, над которой виднелся
только затылок с завитками иссиня-черных волос. Руки вытянуты, загорелый, худой
и почти голый – из одежды лишь ветхие джинсы, грубо обкромсанные выше колен.
Судя по ороговевшим подошвам, человек всю свою сознательную жизнь проходил, не
обременяя себя обувью.
Бокаси, обронив пару фраз, переступил через борт – на нем
были домотканые штаны до колен, крайне удобные для того, чтобы бродить босиком
по мелководью. Навалившись на шест, Кацуба вытолкнул лодку подальше от берега и
удерживал на месте.
Проводник с невозмутимым лицом перевернул труп на спину.
Стоя в воде, присел над ним на корточки, потрогал. Державший лес под прицелом
Мазур без труда рассмотрел, что горло у покойника прямо-таки перехвачено до
шейных позвонков – очень похоже, мастерским ударом мачете. Вся кровь уже успела
стечь в реку, жуткая бледная рана походила на сюрреалистическую улыбку.
Повинуясь жесту проводника, Кацуба подогнал лодку, индеец
ловко запрыгнул в нее, почти на качнув, забрал шест у Кацубы и выгреб на
середину. Лицо у него, хотя и невозмутимое, не было вовсе уж
деревянно-куперовским, и Мазур легко определил: проводник не на шутку
встревожен...
Хуже нет быть свидетелем разговора, в котором не понимаешь
ни слова, особенно в такую минуту. Вот уж действительно, плывем, как кабальеро
в старину: именно так все и выглядело во времена Кортеса, надо полагать, когда
трупы с перерезанными глотками были привычной деталью пейзажа...
Трое тихонько переговаривались, Мазур ежился от нетерпения,
поводя толстым из-за глушителя стволом автомата.
Глава 13
Сатрап местного значения
И наконец уловил хоть что-то понятное – явственно
прозвучавшее слово «барбарос».
– Лесной индеец? – спросил он.
Ольга кивнула:
– Типичный. Где-то поблизости, Бокаси уверяет, селение.
– Что, очередная жертва незаконной любви и ревности? –
попытался пошутить Мазур.
Не вышло шутки – спутники смотрели на него скорее досадливо,
как на несмышленыша, не понимающего очевидных вещей.
– У лесных несколько иные традиции, – сказал
Кацуба. – Может показаться смешным, но нравы нашего проводника – как раз
продукт несколько более цивилизованной, оседлой жизни. Лесных мало, если начнут
из-за подобных вещей резаться, вымрут. Там свои обычаи, исключающие
смертоубийства внутри коллектива...
