Он содрогнулся от тихой ненависти и бессильной злобы,
адресовавшихся Франсуа. Лидер поганый. Гнида хренова. Тварь черномазая...
Мазур держал в руках длинные листы подробных компьютерных
распечаток – покойнички протралили озеро на совесть, проделав всю необходимую
работу, так что оставалось, собственно, протянуть руку и взять. Координатная
сетка, глубины, привязка к сторонам света... и четкий контур самолета,
вычерченный тонюсеньким пером электрографа. Сразу видно – носовая часть разбита
ударом о воду, левое крыло отвалилось, валяется отдельно, а вот фюзеляж
практически не пострадал, видимо, посадочная скорость была невелика, да и
затонул он на глубине... если перевести фатомы
[39]
, футы и
дюймы в метрическую систему, получим десять метров и двадцать сантиметров, а
миллиметры нас не интересуют вовсе, впрочем, сантиметры тоже...
Врал, скотина! Есть самолет на дне!
Глава 15
De profundis
[40]Говоря откровенно, это предприятие попахивало авантюрой – и
не слегка, а изрядно.
Он шел в воду без всякой страховки – Ольгу с Кацубой оставил
на берегу, чтобы прикрывали подступы на случай визита кого-то непредвиденного.
В противном случае получилась бы игра в волка, козу и капусту, которых
предстоит с известными предосторожностями переправлять на тот берег в лодочке.
Возьми в лодку Кацубу – Ольга на берегу может одна не справиться. Возьми в
лодку Ольгу – при всех ее достоинствах остается молодой женщиной, не обладающей
мускулами Шварценеггера, и вряд ли вытянет со дна на тросе, если, не дай бог,
что-то там пойдет наперекосяк...
Быть может, и не авантюра – просто-напросто нарушение всех и
всяческих предписаний, заранее обговоренных для данного случая. Но кто же мог
знать, что не будет нанятых помощников, что путешествие обернется такой вот
эпопеей? Предусматривалось, конечно, что в полном соответствии с известной
пословицей насчет бумаги и оврагов что-то пойдет не так, непредсказуемо, но все
равно, следовало бы взять в лодку Кацубу. И не позволять брать над собой верх
эмоциям – он б о я л с я за Ольгу, Кацуба скорее е е страховал, оставшись на
берегу. Наедине с самим собой можно признать, что допустил вопиющую
безответственность: условия игры запрещали бояться за кого бы то ни было,
проявлять ненужную симпатию к кому бы то ни было. Сорок шестой годочек. Может
свести судорогой ногу, может прихватить сердце, да мало ли...
Ладно, замнем для ясности. Отцов-командиров здесь нет, он
сам себе отец-командир... и где же тут безответственность, если человек твердо
решил сделать все возможное и невозможное, чтобы выполнить все на него
возложенное? Никакой тут нет безответственности, одна здоровая уверенность в
себе, что бы там ни зудел в уголке мозга вечный оппонент, здравый смысл...
Туго накачанный борт лодки коснулся буйка, и тот качнулся на
спокойной воде, уже прогретой солнцем, конечно же, отнюдь не ледяной...
«Хватит», – сказал себе Мазур, выбрасывая за борт якорь на тонком тросе,
увесистый стальной брусок обтекаемой формы. Якорь булькнул и моментально утонул
в полном согласии с законами природы, трос разматывался секунд десять, потом
ослаб, и Мазур быстренько зафиксировал остаток специальной защелкой: ребятки
все предусмотрели, оснащены были на совесть...
Поправил на себе ремни – пояс с грузилами сразу же подогнал
под свой вес, предшествующий хозяин акваланга был полегче на десяток
килограммов. Оглянулся на берег – там, конечно, никого уже не было, спутники
заняли позицию в лесу. Подрыгал ногами, проверяя крепление черных ластов, в
последний раз мысленно поежился – и, чтобы разом со всем покончить, спиной
вперед вывалился за борт.
Мгновение – и лопнула неощутимая пленка, отделяющая воду от
воздуха, за стеклом маски что-то неуловимо и з м е н и л о сь, он был в д р у г
о м мире, и, как всегда, описать словесами это знакомое чувство было решительно
невозможно. Да и некогда. Да и ни к чему.
Придерживая левой рукой чуть заметно колышущийся трос, Мазур
привычно пошел вниз, на глубину, невесомый, собранный. Ощущал, как вокруг
понемногу становится холоднее, – а вот сумрак не особенно густой, солнце
стоит в зените, вода, еще не насыщенная паводковым мусором, довольно чистая,
прозрачная, пожалуй что, фонарь не придется включать до самого дна...
Вертлявая рыбья мелочь вилась вокруг, порой пощипывая голое
тело осторожными касаниями, это было не особенно приятно, но Мазур не тратил
время на то, чтобы разгонять мелюзгу: все равно приплывут новые, как комары. А
это еще кто... что-то большое, типа судака... а не пойти бы тебе... ага, не
понравилось, резко вильнув, отвалил в глубину... Есть! Знобящий холод понемногу
просачивается под кожу, нужно побыстрее...
Навстречу ему брызнула стайка плоских, широких рыбешек. Отогнав
их скупым взмахом ласта, Мазур, все еще держась за трос, встал на твердую землю
рядом с покореженным, словно бы грубо скомканным хвостовым оперением. Поодаль
лежало крыло, больше всего напоминавшее формой гигантскую школьную
линейку, – длинное, прямоугольное. Было почти светло, он хорошо видел
крупные детали.
Небольшой моноплан типа «парасоль» – крыло крепилось над
фюзеляжем. Судя по всему, он погружался почти вертикально, при соприкосновении
с дном разбитому ударом о воду носу еще больше досталось, мотор сплющило,
никаких следов винта... потом затонувший аэроплан довольно аккуратно лег на
брюхо, две высокие стойки колес, конечно же, подломились к черту, вот она,
левая, на дне, как лапка раздавленного таракана... лобовое стекло разлетелось,
но один боковой иллюминатор уцелел... что за черт? Это неправильно!
Колыхаясь вверх-вниз, что твоя водоросль, Мазур снял с пояса
мощный фонарь, посветил. Старательно обшаривал конусом белого света фюзеляж,
крыло, хвост...
Это было неправильно. Самолет, пролежавший на дне всего-то
несколько д н е й, выглядит совершенно иначе. Он, несмотря на любые повреждения
и разрушения, просто-напросто н е у с п е в а е т прийти в такое вот
состояние...
Вынув из ножен широкий кинжал, Мазур постучал по фюзеляжу
там и сям, посветил, ковырнул борт.
Не было никаких сомнений: самолет был п р о р ж а в е в ш и
й. Чтобы так д о з р е т ь, он должен был валяться на дне не неделю, не месяц –
многие годы... никакой ошибки, все ясно при самом беглом осмотре...
Он отогнал все и всяческие мысли, не позволяя себе
расслабляться и тратить время на бесплодное умствование – становится все
холоднее, пора пошевеливаться... Но ведь нет на дне д р у г о г о самолета!
Вряд ли компьютерные распечатки служили для коварной дезинформации...
Примерившись, отвалил справа налево погнутую дверцу, очень
похожую на автомобильную, – тягучий скрип, из проема брызнули рыбешки. До
половины просунувшись внутрь, Мазур посветил вокруг – и, убедившись, что не
рискует напороться на какой-нибудь острый обломок или запутаться в чем-то,
пролез в салон.
