– Да уж, – сказал Мазур, глянув на цветной снимок
черноволосой красотки.
– Между прочим, чистокровнейшая праправнучка благородных
кастильских идальго, – сказал Кацуба. – Виктория Барриос, дочка
миллионера-судовладельца. В свое время закончила в Лиме Универсидад Майор де
Сан Маркос – элитное заведение, здешний Оксфорд, старейший университет в Южной
Америке, в пятьсот пятьдесят первом основан... Магистр философии. По данным
ДНГ, в прошлом году самолично палила из базуки по загородному особняку родного
папочки, который после этого публично обещал вздернуть блудную дочь на первом
суку, мужик, надо сказать, такой, что обещание в случае чего выполнит. Вот они
где, подлинные латиноамериканские страсти... Ага. Этот тоже не из метисов –
чистокровный гачупино. Та же история, разве что папа не столь богат и учился
отпрыск не в Перу, а в Париже. Начальник их ЧК. И третий, Пабло, опять-таки не
пролетарий от сохи и не индеец. Вся головка. За каждого из этой троицы, кстати,
назначена кругленькая сумма, а любому сотруднику ДНГ, кроме денег, еще и орден
с мечами обещан. Ты присмотрись хорошенько, может, кто из этих фрондеров по
дороге попадется, можно будет подкалымить...
– Шутишь?
– А черт его знает, – сказал Кацуба, сворачивая
газету. – В конце концов, денежки законные плюс орден с мечами... А? Но
каковы юные поросюки из элитных семей?
– Господи, это же не первый случай и даже не десятый, –
сказал Мазур. – Тут тебе и Патти Херст, и дворянин Володя Ульянов, и
Фидель...
– Сеньоры, какая встреча!
Перед ними стоял незаметно подошедший Франсуа – в столь же
белоснежном костюме, насквозь респектабельный, с крупным бриллиантом в перстне
и легкомысленной тросточкой под мышкой. Они с Кацубой тепло поздоровались
по-здешнему (Мазур уже знал, что это называется abrazo): два друга, обнявшись,
хлопают один другого по спине сначала правой, потом левой рукой.
Мазур неловко торчал рядом, совершенно не представляя, как
ему с «третьим мушкетером» держаться, точнее, на каком языке говорить, –
он не знал, в какой роли появился Франсуа на улицах столицы.
– Мой друг Влад! – воскликнул Франсуа на
безукоризненном английском, кидаясь Мазуру на шею, и тот от растерянности
покорно выполнил обряд abrazo. – Поистине, достаточно выйти на
Сан-Августин и постоять там пять минут, чтобы без всяких хлопот, расспросов и
поисков вновь обрести старых друзей! Кеведо был прав, когда посвятил этой улице
поэму...
На них не обращали внимания – там и сям происходили столь же
дружеские встречи с хлопаньем по спине, темпераментной жестикуляцией и сияющими
улыбками, разве что разговор шел на испанском. Подступала вечерняя прохлада, и
народ из числа благополучных массово выходил на променад.
– Пойдемте, – сказал Франсуа, беря их под руки и
направляя обратно к площади Дель Соле. – Сеньор Влад, сеньор Мигель,
можете меня поздравить. Франция, наконец-то, оценила скромные заслуги вашего
покорного слуги, назначив его здешним почетным консулом. – Он понизил
голос: – Железные документы, господа, подлинные. Почти тот же иммунитет, что у
вас...
«Это должно было влететь в немалую копеечку, – подумал
Мазур, – подлинный картон французского почетного консула». Но он уже
убедился, что неведомые дирижеры денег не считают, швыряясь ими даже почище,
чем в беззаботные советские времена. Выданные им с Кацубой «суточные» и
«подъемные», мягко говоря, заставили тихонечко обалдеть. Вообще-то и российские
дипломаты могли носить в бумажниках столь толстые пачки, но при условии, что
они происходят из семейки члена Политбюро...
– Как настроение, Мигель и Влад?
– Беззаботно-рабочее, – сказал Кацуба, а Мазур
промолчал.
Им оставили именно эти имена – потому что, как поведал
Глаголев, встреча с доньей Эстебанией отнюдь не исключена, а она могла накрепко
запомнить, что загадочные русские офицеры с «Достоевского» звались Мигель и
Влад. Отчества и фамилии, правда, были другими, но последних прежних донья и не
знала, помнится. Ладно, это пустяки, но больше всего Мазура угнетало, что его
согласно новому привилегированному аусвайсу сделали не кем-нибудь, а
военно-морским атташе в крохотном государстве на одном из Карибских островов,
причем Кацуба был опять-таки не мелкой рыбкой, а третьим секретарем одного из
российских посольств на континенте.
Душа не просто протестовала против подобного титулования –
обливалась горючими слезами. Всю сознательную (то есть боевую) жизнь,
оказываясь за пределами Отечества, Мазур либо числился кем-нибудь вроде
младшего переводчика при самом зачуханном инженере, либо словно бы не
существовал вообще, появляясь на «игровом поле» неким призраком, лишенным и намека
на национальную принадлежность. И вот, на пятом десятке – не просто дипломат, а
еще и военный атташе. На груди словно бы вывеска, ощущаешь себя голым и
прозрачным, как хороший хрусталь. Что там чувствует Кацуба – его дело, а вот
Мазуру было тяжко, непривычно и уныло...
– Можете не рассказывать мне ваши печальные новости, –
тихо произнес Франсуа. – Сам знаю, что вы в «коробочке». Мы тут тоже не
сидели сложа руки. И, чтобы вы не мучились неизвестностью, спешу внести
ясность: это именно те, на кого мы все думали. Ничего смертельно опасного здесь
не вижу.
– Откуда же утечка? – спросил Мазур.
– Честно говоря, это не только не ваше дело – это и не мое
дело, – ответил Франсуа. – Даже если завтра на далекой родине
установят «крота» со всей непреложностью, чем это нам поможет? То-то. О нашей
миссии знают – и не более того. Такой поворот событий заранее предусматривался,
вы не забыли беседу в самолете?
– Вашими бы устами... – протянул Мазур.
– Глупости, – жизнерадостно осклабился Франсуа. –
Как вы сами действовали бы на их месте? Ну-ка?
– Весьма вероятно, я и не пытался бы подсунуть членам их
группы тарантулов за шиворот или отравить колбасой, – сказал Мазур. –
Скорее уж я устроил бы засаду на месте, будь оно мне известно. И дождался бы,
когда аквалангисты всплывут на поверхность с добычей... Так гораздо
рациональнее.
– Вот видите. Почему же наши... оппоненты должны быть глупее
нас? Место им известно. Логично ожидать именно таких действий, какие описали
вы... – Он приостановился. – Дружище Влад, посидите пока здесь, а мы
с Мигелем кое-что обсудим... – и он легонечко подтолкнул Кацубу ладонью к
парадному крыльцу «Трес Крусес».
Мазур присел за столик, отчего-то выбрав тот самый, за
которым сидел полчаса назад, начал уже к нему привыкать. Тут же беззвучно
возник официант, разумеется, он неплохо владел английским, иначе и не попал бы
в столь респектабельное заведение, – и Мазур без всяких лингвистических
хлопот обрел пиво с местными жареными орешками. Краем глаза покосился на
здешнего штатного топтуна – тот лениво цедил свою колу и Мазура словно бы не
видел вовсе, а вот проходивших по площади сеньорит замечал мгновенно. На
брусчатку уже легли длинные косые тени старинных зданий, укрыв заодно
посвященную Кабрере мемориальную доску, и казалось...
