– Везучий был человек, – сказал Мазур с вымученной
улыбкой. – Его даже в тридцать седьмом не расстреляли, а выпустили. Умер
адмиралом, советским, понятное дело...
Она протянула что-то на испанском.
– Что? – не понял Мазур.
– Ох, простите... – Ольга чуточку смутилась. –
Учено выражаясь, соответствует русской реплике «ничего себе!». Смысл такой,
слова другие, не вполне приличные... Ничего себе! У нас в семье считалось, что
т у ветвь целиком вырезали красные... Я знала, конечно, что и у красных служило
немало царских офицеров, но вот уж не думала... Как две капли воды?
Он молча кивнул.
– Бог ты мой, что вы должны чувствовать...
– Вот этого не надо! – чуть не крикнул он. –
Только не надо меня жалеть!
– Я и не собираюсь, успокойтесь, – заверила
Ольга. – После того, как я видела вас в деле? Там, в поезде? Ничего себе
объект для девичьей жалости – русский Рэмбо... Вы, в самом деле, на меня не
сердитесь? Я же и подозревать не могла... И тоже – Ольга? А что с ней
случилось?
– Несчастный случай, – сказал Мазур, уже справившись с
собой. – Не будем об этом, хорошо?
– Я понимаю, – покладисто согласилась Ольга. – И
многие... ее родственники живы?
– Их у вас в России немало, – вымученно усмехнулся
Мазур. – Если вдруг вздумаете...
Он резко поднял голову, услышав басистый вскрик корабельного
ревуна. И тут же понял: на его счастье подвернулся удобный повод прервать
мучительный для него разговор...
Небольшой сторожевой корабль, серо-стального цвета, низкий,
хищно-вытянутый, шел встречным курсом. Вновь мощно мяукнул ревун, «Хенераль»
ощутимо замедлял ход. Сторожевик, разворачиваясь левым бортом, целеустремленно
приближался.
Наметанным взглядом Мазур тут же его классифицировал – почти
автоматически, бездумно: аргентинской постройки, несомненно, класс «Дротик»,
оснащен двумя водометными двигателями, значит, идеально подходит для речного
мелководья... Автоматическая пушка на баке, крупнокалиберные пулеметы на крыше
рубки... а вот станковый гранатомет типа нашего «Пламени», конечно же, в список
штатного вооружения не входил, его должны были поставить потом, ну да, из
такого удобно шпарить по лесу, где затаились партизаны...
У левого борта уже стояли, расставив ноги, наведя короткие
автоматы, полдюжины фигур в пятнистом. Расстояние меж кораблями сократилось до
нескольких метров, Мазур рассмотрел на рукавах знакомые понаслышке нашивки:
черные круги с алой мордой ягуара. Тигрерос, ясное дело, знаменитый
антипартизанский спецназ – Кацуба говорил, по-испански тигреро означает как раз
ягуара.
Корабли соприкоснулись бортами – гроздь кранцев вдоль
скошенного бока сторожевика смягчила удар. Оба юных солдатика уже вытянулись в
струнку, держа винтовки, как это полагалось при здешней команде «На караул!».
Спецназовцы один за другим попрыгали на палубу, прошли мимо салабонов, как мимо
пустого места, проворно разбежались, занимая позиции согласно некоей
диспозиции. Мазур самую чуточку забеспокоился: как-никак он был, строго говоря,
самым натуральным шпионом, мало ли что могло вскрыться в столице...
– Ага, удобный случай вас познакомить, – сказала
Ольга. – Видите их капитана? Про него я вам как-то и говорила, большой
поклонник Сталина, а уж мачо...
В самом деле, офицер, прыгнувший на борт «О’Хиггинса»
последним, являл собою образец классического супермена-мачо: добрых метр
девяносто, прямой, как штык-нож, лет тридцати, безукоризненно выбрит, густые черные
усы подстрижены безукоризненно, поступь тверда, взгляд властен и даже при
мимолетном анализе ясно, что он содержит в себе набор соответствующих истин:
если вы меня не знаете, вы меня еще узнаете; бей своих, чтоб чужие боялись; я
вас выведу в чисто поле, поставлю у стенки и пущу пулю в лоб... Сплошь и рядом
такие парни весьма даже неглупы, так что следует срочно взять себя в руки...
Сверху было хорошо видно, как двое солдат сквозь калиточки в
высокой решетке ловко и быстро проникают на кормовую палубу – там мгновенно
настала тревожная тишина, только российские бедолаги что-то еще горланили, но
вот и они заткнулись, угадав по лицам окружающих аборигенов, что пора прикусить
язычок.
Похоже, рослые, хваткие и уверенные в себе зольдатики не
искали кого-то конкретного, проверяли наугад – держась по-уставному сторожко,
страхуя друг друга, чуть лениво бродили между притихшими пассажирами, время от
времени выхватывая взглядом то ли подозрительного, то ли просто невезучего,
что-то коротко командовали, у одних проверяли документы, других всего лишь
охлопывали. На опытный глаз Мазура, разворачивалось стандартное
профилактическое действо под девизом: «Слышь, карась, щука не дремлет!»
Не без злорадства он отметил, что незамедлительно
появившийся капитан малость подрастерял вальяжность. В тварь дрожащую не
превратился, но некоторую резвость в движениях определенно приобрел –
быстренько подошел, шустренько протянул пачку каких-то бумаг, держась, словно
струхнувший автолюбитель перед загадочно молчащим автоинспектором.
Офицер бегло пролистал иные из бумаг, а иные вернул, так в
них и не заглянув, благосклонно кивнул, что-то спросил. В паре метров от них
обнаружился Кацуба, взиравший на происходящее, как и надлежит защищенному
броней неприкосновенности дипломату: с любопытством, с ленцой, с легонькой
досадой на задержку...
Вряд ли эти двое знали, что Кацуба превосходно понимает
по-испански, – подполковник не то чтобы это скрывал, просто в людных
местах предпочитал не светиться без особой на то необходимости. Вот и сейчас,
Мазур расслышал, он в ответ на заданный по-испански вопрос офицера ответил
по-английски: мол, дипломат, вашей юрисдикции не подлежу, и т. д., и т. п. ...
Кацуба полез было во внутренний карман за паспортом, но
офицер небрежно махнул рукой, перекинулся парой слов с капитаном и направился к
белоснежной лесенке, ведущей на верхнюю палубу. Вскоре они с Мазуром оказались
лицом к лицу. Мазур постарался напустить на себя столь же небрежно-скучающий
вид.
Офицер раскланялся с Ольгой, поцеловал ее протянутую руку –
Мазур невольно отметил, что та Ольга не могла похвастать подобной светской
грацией, отточенной до автоматизма в семье богатеньких асиендадо, –
разразился длиннющей фразой на испанском, судя по реакции Ольги, содержавшей
пространный и галантный комплимент. Словно впервые обнаружив поблизости от себя
третье лицо, повернулся к Мазуру, поднес пальцы к длинному козырьку пятнистого
кепи:
– Капитан Эчеверриа, честь имею...
Его английский был безукоризненным. На отвороте
маскировочной куртки Мазур рассмотрел значок, профиль Сталина из белого
металла. Однако гораздо важнее было другое...
Военные люди знают, какое множество оттенков, нюансов,
потаенного смысла и подтекста может таить в себе столь скучная и незамысловатая
на взгляд штатского процедура, как отдание чести. В разных концах света честь,
ясное дело, отдают по-разному, на свой манер, но суть оттенков и подтекстов
меняется мало. Капитан козырнул Мазуру так, словно брезгливо
отмахивался, – и вряд ли это получилось случайно...
