– Вы с Лопесом, случайно, никаких ящиков не
прихватили? – обернулся Кацуба к Ольге.
– А зачем? – пожала она плечами. – У нас только
сумки: одежда, гамаки, разные мелочи. Сумки в каютах... и потом, с какой бы это
стати, будь у нас некие ящики, мне или Лопесу писать на них, что они
принадлежат русским дипломатам? Лопес – полицейский, а я – ответственный
сотрудник министерства, к чему нам заниматься мелким мошенничеством? Кстати, по
нашим законам, дело подсудное, можно нарваться на серьезные неприятности...
– Я, собственно, вас ни в чем таком и не подозревал, –
сказал Кацуба. – Но загадочка, согласитесь, пованивает? У вас будут
какие-нибудь версии?
Ольга старательно углубилась в раздумье, длившееся совсем
недолго:
– Не стоит ломать голову. Все, по-моему, просто и
примитивно. Банальная контрабанда. Барралоче – в ста километрах от восточной
границы, там процветает контрабанда, испокон веку... так, по-моему, говорится?
О подобных случаях я наслышана, капитаны частенько выкидывают такие номера:
поддельные документы, фальшивая маркировка, символы освобожденных от досмотра
или не вызывающих подозрений служб и учреждений... С фальшивыми грузами, якобы
принадлежащими нашему министерству, полиция уже сталкивалась. Один весельчак,
обнаглев, пометил ящики реквизитами ДНГ, никто и близко не подходил, но, на его
беду, на причале оказался сотрудник ДНГ, моментально заметил неточности в
маркировке, весельчак давно уже похохатывает на каторге...
– И что прикажете делать? – спросил Кацуба. –
Неприятная ситуация, знаете ли...
– По-моему, ничего и не следует делать, – подумав,
сказала она. – Можно позвать Лопеса, он заставит вскрыть ящики... а
дальше? Все равно ближайшая гражданская, военная, полицейская и прочая власть –
только в Барралоче. До того – лишь мелкие фермы и индейские деревеньки. Завтра
утром позвоню в Барралоче, у меня ноутбук снабжен и спутниковым телефоном... и
на причале нас уже будут ждать, с ходу возьмут капитана за роскошную бороду...
Как вам план?
– По-моему, ничего лучше и не придумать, – согласился
Кацуба. – Только, когда пойдем веселиться, не забудьте, что по-испански я
ни словечка не понимаю. Наши попутчики по поезду, голову могу прозакладывать,
именно так и думают, я перед ними не светился...
– Вы прямо-таки шпион, – беззаботно улыбнулась Ольга,
ничуть не подозревая, какие мысли после такой реплики обуревают двух друзей.
– Скажете тоже, – вздохнул Кацуба. – Шпион должен
быть высок и обаятелен, с уверенным взглядом, манерами соблазнителя... когда
речь идет о женщинах.
– Иными словами, вы рисуете портрет коммодора? – она,
развеселившись, кивнула на Мазура.
– А что, он уже пробовал вас соблазнять?
– Ну что вы, коммодор – воплощение благонравия... Пойдемте,
господа? Мне и в самом деле нравится идея насчет бала, нужно переодеться. А с
загадочным грузом разберемся в Барралоче...
Она первая направилась к трапу. Мазур, спускавшийся
замыкающим, зацепился рукавом пиджака за железную решетку, ограждавшую кормовую
палубу. Ольга с Кацубой уже скрылись внутри. Чертыхнувшись, он повернулся к
чуточку приржавевшей мелкоячеистой сетке – и обнаружил, что решетка здесь ни
при чем. Это человек, стоявший к ней вплотную, просунул пальцы в ячейки и цепко
ухватил Мазура за кончик рукава.
– Сеньор? – вопросительно произнес Мазур, слегка дернув
рукав.
Тот – он был пониже Мазура ростом, гораздо субтильнее и на
первый взгляд никакой угрозы не представлял – покладисто выпустил рукав,
беспокойно пошевелился и вдруг сказал:
– Es bonito el dia, senor, verdad?
[15]
Мазур его понял: эту фразу он слышал частенько и успел к ней
привыкнуть.
– Си, бонито, – ответил он, вполне возможно, безбожным
образом греша против испанской грамматики.
Человечек обрадованно зашевелился, передвинулся левее, где
было посветлей – Мазур определенно опознал в нем коротышку из поезда,
уверявшего сержанта, будто видел пресловутую красную ленту. В лихорадочном
темпе перетряхнув скудные словарные запасы, Мазур все же родил подходящий к
случаю вопрос:
– Есте, куе паса?
[16]
И словно прорвало засорившийся кран: коротышка, то и дело
опасливо оглядываясь, ежась, шепотом затараторил, обеими руками изображая
выразительные для него самого, но совершенно непонятные Мазуру жесты. Мазур
отчаялся выловить в этом потоке слов хоть что-то понятное.
– Есперес... есперен
[17]
, – сказал он в
совершеннейшем отчаянии – человек, сразу видно, старался. – Нон хабла
эспаньолес...
[18]
Ду ю спик инглиш, сеньор?
Сеньор, в свою очередь, замотал головой:
– Нон абла ченглезе...
[19]
– Тьфу ты, – в сердцах сказал Мазур по-русски. –
Что же делать-то? Помедленнее... как же это будет, твою мать...
Собеседник и сам видел, что имеет место диалог двух глухих.
Потоптавшись, он заговорил медленнее, внятно, растягивая слова – и на сей раз
кое-что стало вырисовываться.
Человечек произнес знакомое «полисиа» и «депто де насьональ
гуардиа» – но при этом недвусмысленно тыкал пальцем в Мазура, явно подозревая
его в прямой причастности то ли к одной из помянутых контор, то ли к обеим
вместе.
– Нон! – сказал Мазур, старательной жестикуляцией
решительно отметая столь лестные предположения. – Нон полисиа,
дипломатико!
Человечек обеими руками изобразил на физиономии нечто очень
похожее на густые усы, тыкал пальцем вдаль – уж не на Лопеса ли намекает?
Колотя себя в грудь, несколько раз повторил: «Копре, копре!» И вновь
затараторил непонятное.
Отчаявшись его понять, Мазур поднял руку:
– Джаст минут... э-э... уно моменто! Уно моменто! –
повторил он обрадованно, вспомнив, что здесь это словосочетание – не строчка из
юморной песенки, а вполне осмысленная фраза. – Уно моменто, сеньор! Стойте
здесь, здесь! – он потыкал пальцем в палубу и решительно направился внутрь.
В обеденном зале вяло перемещались оба стюарда, натягивая по
углам гирлянды цветов, – судя по кислотным оттенкам и полному отсутствию
запаха, искусственные. Стулья расставлены по углам, на длинном столе уже
оформлен этакий фуршет – с дюжину бутылок, скудная закуска в виде
орешков-чипсов-конфеток. Оживленный помощник капитана возился с большим черным
магнитофоном, а Лопес, заложив руки за спину, наблюдал за ним с ленивой
бдительностью, словно подозревал, что это не магнитофон, а бомба. Больше никого
в зале пока что не было.
