– Нет уж, мне туда еще рано, по здравому размышлению...
– Ну, если рано, покажу тебе еще что-то экзотическое...
Они свернули в узкую улочку, сплошь застроенную обветшавшими
каменными домами, потом свернули еще раз, на улицу пошире.
– Ага...
– Это и есть очередная экзотика?
– Ну, не та, что я тебе намеревалась показать, однако у вас
в России этого ведь давно нет? Хотя при царе было...
Посреди обширного двора стояла круглая проволочная сетка, и
внутри этой своеобразной арены яростно дрались два петуха непривычного для
Мазура вида: длинные, тощие, без гребешков, зато у каждого к ноге прикреплена
сверкающая стальная шпора. Человек двадцать зрителей орали так, словно их тут
было две сотни.
– В Баче есть роскошная крытая арена, – пояснила Ольга,
перекрикивая гомон. – А это – окраинная бледная копия... но все равно,
игра по правилам, с денежными ставками... как тебе?
– Да не привлекает что-то, – честно признался
Мазур. – И шпора эта совершенно не к месту, и лысые они какие-то. Лучше уж
наши, деревенские – там все честно, без всякого железа, и...
За спиной что есть мочи заорали:
– Cuidado!
[28]
Кто-то обрушился на них сзади, обеими руками растолкав в
стороны, сам же, потеряв равновесие, налетел на сетку, повалил ее на изрядном
куске периметра, петухи ничего не заметили, увлекшись дуэлью, а вот зрители
негодующе заорали. И тут же хлопнули пистолетные выстрелы, кто-то на
противоположной стороне арены заорал, хватаясь за бок с расплывавшимся на белой
рубашке багровым пятном...
Крики, сумятица, гам! Мазур одним прыжком оказался рядом с
Ольгой, оттолкнул ее к стене, прикрыл собой. Окружающее для него распалось на
череду кинокадров: тот, кто их толкнул, развернулся к улице и палит из
блестящего револьвера... кто-то бежит прочь, и в него лупит очередями из
маленького бразильского автомата «ина» второй штатский... попал, ну и
зрелище... зрители разбегаются, кто-то падает, прикрывая голову руками...
пальба усиливается... ага, вон там, далеко, улепетывает еще один, по нему и
бьют неизвестные... в конце улицы со скрежетом развернулся джип, с него
спрыгивают фигуры в форме... автоматная очередь крошит стекла над головой...
Ольга, гибко вывернувшись, схватила его за руку и рванула
что есть мочи, указывая вправо. Увидев там узенький проход на соседнюю улицу,
Мазур, не колеблясь, припустил во все лопатки. Они промчались по сумрачному
проходику, скорее, щели, сверху накрытой сомкнувшимися крышами соседних домов,
опрокинули таз с водой, зачем-то стоявший на колченогой табуретке, не обратив
внимания на смачный выкрик вслед – определенно ругательство, – выбежали на
параллельную улицу. Остановились. Тут все было тихо и спокойно, никто ни за кем
не гнался, хотя первые признаки беспокойства проявились и здесь – прохожие
останавливались, вертели головами, пытаясь определить, откуда доносится
стрельба, и побыстрее покидали опасный район, держась, в общем, спокойно.
– Туда! – показала Ольга. Нервно поправила
волосы. – Интересные сюрпризы...
– Что это было?
– Откуда я знаю? – пожала она плечами. – Больше
всего похоже на очередную облаву – после налета на полицейский участок здесь
занервничали, рвение стали проявлять... Пошли, лучше побыстрее отсюда убраться,
а то на соседние улицы перекинется, только под шальную пулю попасть не хватало...
Шли недолго. Ольга остановилась перед старым домишкой, к
которому примыкало нечто вроде галереи с покатой крышей, – галерея почти
сплошь увита зеленым плющом.
Откуда-то сбоку появился старикашка в заплатанной рубашке и
черных штанах, босой и меланхоличный. Ольга без всяких переговоров протянула
ему кредитку. Слегка оживившись, старик пошарил за пазухой, извлек большой ключ
и отпер, отбросив предварительно упругие ярко-зеленые плети плюща, ведущую на
галерею низенькую, полукруглую сверху дверь. Ольга потянула Мазура внутрь. За
их спинами, тягуче проскрипев несмазанными петлями, захлопнулась дверца.
Сначала показалось, что здесь стоит непроглядный мрак, но
глаза понемногу привыкли. Слева, сквозь прорехи в плюще, этакие бойницы,
пробивался скудный солнечный свет, царила приятная прохлада. Справа оказалось с
полдюжины узеньких старинных окон, тоже заплетенных плющом почти наглухо, а в
дальнем конце, у торцовой стены, лежала огромная куча свежескошенной травы с
вкраплениями каких-то ярких, неизвестных цветов. Пол под ногами – из
выщербленных каменных плит с узкими, глубокими щелями между ними.
Озираясь, Мазур прошел до кучи травы, вернулся, недоуменно
спросил:
– Это что же такое?
– Историческое место, – ответила Ольга, понизив голос,
потом, заложив руки за спину, прижалась к стене дома так, что ее полускрыло
зеленое переплетение. – Иди сюда, слушай легенду...
Мазур остановился перед ней. Ольга загадочным шепотом
начала:
– Здесь очень давно жил лейтенант Сантильяна – если не при
Кортесе, то сразу после Кортеса. Пьяница, ценитель женского пола, греховодник
невероятный. И вот как-то, когда он за этими самыми окнами принимал прекрасную
гостью, на галерее появилась, далеко не такая прекрасная, вторая гостья – сама
Смерть. Бог ее знает, почему, но она встала примерно там, где мы сейчас стоим,
и принялась звать: «Сантильяна, Сантильяна! Время пришло, я за тобой!»
Сантильяна настолько разозлился, что швырнул в нее сапогом из окошка и заорал:
«Сеньора Смерть, знал я, что ты – тварь жестокая, но уж не думал, не гадал, что
ты полная дура! Тебе сто раз подворачивался случай утащить меня с поля битвы, с
кровавой жатвы, а ты выбрала момент, когда кабальеро лежит в постели с красивой
женщиной! Ну не дура ли?» Как гласит легенда, Смерть растерялась – ее,
понимаешь ли, никто никогда не упрекал в глупости, называли по-всякому, боялись
и проклинали, но вот дурой обозвали впервые. От растерянности она убралась
восвояси и как-то забыла про лейтенанта, так что он прожил очень долго, хотя,
конечно, в конце концов, когда уже был полковником и с кем-то там по своему
обыкновению воевал, посреди схватки увидел Костлявую. «И теперь скажешь, что я
дура?» – спросила она. Полковник вынужден был сознаться, что в данный момент он
так не думает. «Тогда пошли...» – по-деловому распорядилась Смерть. И они
пошли... Вот... Это место называется – Галерея Кавалерийского Сапога. –
Ольга поднырнула под протянутую к ней руку Мазура, отошла к куче травы,
загадочно улыбнулась: – Осталось поверье: если любить друг друга на этом самом
месте, проживешь долго. Не все помнят, но мне давно рассказали... Иди сюда. Все
равно, пока мы здесь, никто не войдет. Ну?
Мазур осторожно опустил ее в пахучую траву, уже
увядающую, – совершенно незнакомый аромат, и н о й, горьковато-полынный,
терпкий, платье словно само по себе порхнуло с загорелого тела, рядом упали две
невесомых белых тряпочки, белый пиджак, тяжело провалилась до самого камня
кобура с револьвером. Ольга тихо стонала, терзая его губы, выгнулась навстречу,
приняла и уже знакомо навязала медленный, смакующий ритм, закрыла глаза, когда
ее лицо оказалось в узенькой полоске солнечного света. Легонько сомкнув зубы на
ее шее, Мазур на миг ощутил прилив морозного холодка – словно за спиной и в
самом деле торчала старуха с косой, гадая, то ли ей повременить и уйти, то ли на
сей раз не дать промашки. Это тут же прошло, он отогнал все постороннее, чтобы
как можно острее чувствовать любимую женщину, другую.
