— Значит, ты единственная девочка в семье.
— Да. — Холли не сдержала улыбки. — Я знаю, знаю. Я должна быть избалованной принцессой.
— Я не вижу никаких признаков твоей избалованности, — сказал он, оглядывая ее.
К своему удивлению, Холли впервые за долгое время воодушевилась.
— Ты не упомянул, есть ли у тебя братья или сестры, — произнесла она. — Ты единственный ребенок в семье?
— Да. Но я не могу утверждать, что меня баловали.
— Нет, — согласилась она спокойным тоном, помня прохладную встречу Грея с матерью в аэропорту. Аккуратно сложив нож и вилку, она сказала: — На самом деле мои братья мне сводные.
— В самом деле? — Грей был слишком хорошо воспитан, чтобы задавать неподобающие вопросы, но Холли знала — ему любопытно.
— Я не знаю своего настоящего отца. Он уехал, когда я была маленькой, и моя мама осталась одна. Она парикмахер, и, пока мне не исполнилось пять лет, мы жили в городе. Мы жили вдвоем в маленькой квартирке над парикмахерской. И вот однажды один симпатичный парень вошел в ее салон с тремя маленькими сыновьями, которых было необходимо постричь... — Она улыбнулась: — Оказалось, он вдовец и фермер. Он и моя мама поладили, и, когда они поженились, мы стали одной семьей.
К удивлению Холли, Грей нахмурился:
— И вы все жили долго и счастливо?
— Да, действительно. — Намеренно беззаботно улыбнувшись, она прибавила: — Так ты понял, какова мораль этой истории?
— А должен?
— Конечно. В следующий раз, когда поедешь в город, познакомься с симпатичной одинокой парикмахершей. — Холли пошутила, но увидела, как Грей приуныл.
— Я не ищу вторую жену, — сказал он мрачно.
Холли подумала о том, как счастливы ее мама и отчим. Она надеялась, что Грей не решит, будто она сводня.
Было ясно — она его расстроила.
Собрав тарелки, Холли отнесла их в раковину, ругая себя за то, что испортила приятную беседу. Грей выглядел так, словно хотел упаковать ее чемоданы и отправить ее домой.
Желая сменить тему, она спросила:
— Хочешь чаю?
— Спасибо. — Его голос звучал дружелюбнее. — Я займусь посудомоечной машиной.
Она старалась не обращать внимания на то, как он нагнулся, чтобы загрузить тарелки в посудомоечную машину.
— Кстати, — сказала она небрежно, разглядывая его обтянутую джинсами задницу. — Я хотела поблагодарить тебя за разрешение использовать твой кабинет в качестве классной комнаты.
— Никаких проблем. — Грей перестал возиться с посудомоечной машиной и прислонился к кухонному столу, скрестив руки на груди и дружелюбно глядя на Холли. — Можете заниматься в кабинете.
— Детям действительно там удобно, но я сказала им, что они должны поддерживать порядок в кабинете.
Он поморщился:
— Не имеет значения. Я там нечасто бываю.
— Должна признаться, я была удивлена, найдя твой кабинет таким опрятным. Я думала, там будет полно твоих книг.
Грей нахмурился:
— Почему?
— Ну, в доме я не увидела книг и подумала — они находятся в кабинете. Я должна признаться, что сложила все свои книги в спальне в квартире Челси. Завалила ими книжные полки, тумбочки, книги лежат на полу... — Произнеся это, Холли увидела, что выражение лица Грея изменилось.
Снова.
Однако на этот раз она увидела боль в его глазах. Настоящее страдание.
В чем же дело? Что она сказала не так?
Вскипел чайник. Озадаченная, Холли отвернулась от Грея и стала сосредоточенно и осторожно разливать горячую воду в кружки.
Когда она оглянулась на Грея, на его лице было прохладное выражение, голубые глаза казались почти ледяными.
— У меня нет времени на чтение, — сказал он.
Ладно. Вот и еще одна запретная тема в беседе с этим человеком. Сначала Холли огорчила его, спрашивая о том, нравилось ли его бывшей жене в Сиднее. Затем сделала беззаботное замечание по поводу его семейного будущего — и наткнулась на стену непонимания. Теперь запретной темой стали книги...
Понимая, что прекрасный спокойный вечер почти наверняка не спасти, Холли решила попить чаю в своей комнате. Грей встретил ее решение с облегчением. Они обменялись вежливыми пожеланиями доброй ночи и разошлись по комнатам.
Сидя в постели с кружкой горячего чая, Холли продолжала размышлять о своем разговоре с Греем. Он был не просто сексуально привлекательным парнем. Она заметила, что он действительно хороший и дружелюбный человек.
И она все испортила. Да кто она такая, чтобы судить о его пристрастиях в чтении? Что она знает о том, каково управлять ранчо, площадь которого составляет почти миллион акров? Грею было не больше двадцати, когда на его плечи легла такая ответственность. У него явно не было времени, чтобы проводить время за книгой.
Холли не имела права его осуждать. Но если она должна оставить с ним Анну и Джоша, ей следует попытаться его понять.
* * *
После того как Холли ушла, Грей остался на кухне. Стоя у окна, он смотрел на звездное небо.
Он заставлял себя спокойно воспринимать вопросы Холли. В конце концов, она учитель. Но, по правде говоря, вопрос о книгах волновал его гораздо меньше, чем ее беспокойство по поводу его планов на будущее.
Всякий раз, когда он думал о том, как будет жить через много лет, его сердце словно сковывало льдом. Неужели он действительно собирается отгородиться от женщин? Хорошо ли он поступит, если у его детей появится мачеха? Разве им не хватит заботы Джанет и няни?
Он всегда считал приезд Челси на ранчо даром богов, но он потерял свой шанс на счастливое будущее.
Был ли это единственный шанс в его жизни?
Каким он видит будущее? Станет ли он просто ждать милости судьбы или начнет искать себе жену?
Он не находил ответа ни на один из этих вопросов.
К полудню пятницы дети уже полностью освоились в своем новом доме. Учебная неделя прошла очень успешно. В данный момент Анна и Джош играли на качелях. Это было их второе любимое времяпрепровождение. Первым было наблюдение за растущими щенками, которые теперь напоминали маленькие жирные сосиски, обтянутые гладкой блестящей шерсткой.
Дети выбрали себе щенков. Джошу достался черный щенок-мальчик, а Анне — пятнистая девочка.
Из окна кухни Холли слышала голоса детей. Они визжали от восторга, все сильнее раскачивая качели.
Джанет была на кухне и поджаривала кусочки курицы.
— Позвольте мне помочь вам, — сказала Холли. — Может, что-нибудь порезать?
Джанет попыталась прогнать ее прочь:
— Ваша работа учить детей, милая. Вам не следует мне помогать.
