— Потому что одни козлы кругом! Когда свет мигает,
переходить нельзя. Нельзя! А вы претесь, как стадо баранов! Ей-богу, пешеходы в
Москве!..
— Витя!
Водитель посмотрел в зеркало заднего вида, еще немного
пошевелил губами, как будто не смог сразу замолчать, и буркнул:
— Извините, Иван Александрович.
Иван Александрович, на которого Варвара даже ни разу не
взглянула как следует, немного подвинулся в ее сторону и предложил довольно
участливо:
— Может быть, все-таки заедем в медпункт? Что там у вас… в
смысле травм?
«Боится, что я права и его водитель попер на красный, —
решила Варвара. — Сам-то он, конечно, на дорогу не смотрел и не знает, кому
верить, то ли мне, то ли водителю. Поверит, несомненно, водителю, но меня хочет
задобрить, чтобы я не верещала и не создавала ему проблем. Впрочем, какая из
меня проблема!..»
— Все в порядке, — сказала она, — кожа содрана и колготки
порвались. В медпункте колготки все равно не выдают, а йод у меня есть дома.
И тут, наконец, она на него посмотрела. Он был коротко
стриженный, темноволосый, не толстый, но очень плотный. Большие руки, крепкая
шея в тисках галстука. Глаза казались обведенными черным из-за очень густых и
темных ресниц.
Он тоже некоторое время внимательно смотрел на нее. Цвет его
глаз Варвара разобрать не смогла.
— Извините, — буркнул он, отвернувшись, — я думал, что вы
бабушка.
— Я не бабушка, — зачем-то объяснила Варвара, — но,
возможно, через некоторое время ею стану.
Водитель таращился на нее в зеркало заднего вида и, видимо,
не верил себе. Внезапное омоложение Варвары его озадачило.
— Я-то думал, — вдруг сказал он, — платок, сумка, пальто…
Бабка и бабка…
— Витя!
— Извините, Иван Александрович…
— Тем более непростительно, — раздраженно продолжил Иван
Александрович, — видеть вы должны хорошо, ноги у вас в порядке, что ж вас
понесло на проезжую часть!
— Меня не понесло. Я переходила улицу…
— Да, я слышал. На зеленый. Все равно нужно по сторонам
смотреть, если не хотите, чтобы вас убили!
— Это вы своему водителю скажите! Я-то не хочу, чтобы убили,
а он зачем людей давит?! Вместе со мной целая толпа переходила!
— Но под колесами почему-то именно вы оказались! Толпа
благополучно перешла, а вы очутились под колесами!
— Потому что он меня стукнул своей машиной, и я упала! И
сумка отлетела, и из нее все украли!..
— Да, — вдруг спокойно произнес Иван Александрович, как
будто не он только что разорялся, — это плохо. Сумку жалко. Что в ней было?
Деньги? Документы?
— И деньги, и документы, и все на свете!
— Много денег?
— Много, — огрызнулась Варвара, — пятьсот рублей.
И тут так жалко ей стало этих пятисот рублей, и себя, и свой
паспорт — фотография там была удачная, ей очень нравилась, — и даже книжку,
которую она только-только начала читать и не успела еще толком понять, что за
кровавое убийство затевают злые люди, что она заревела и, обхватив ладонями
щеки, сунулась лицом в колени.
— Да что ты ревешь?! Чего теперь реветь, когда…
— Витя!
Ревела она почти до самого дома, только на перекрестке Иван
Александрович, будь он неладен, спросил у нее, куда повернуть. Варвара показала
рукой. В довершение всех унижений, когда машина остановилась, он стал совать ей
деньги, повторяя, что готов «возместить», а Варвара отталкивала его руку,
всхлипывала и утиралась платком.
Ужасно.
В конце концов ей удалось выбраться на волю, и она побрела
по расчищенной дорожке к подъезду, и опять чуть не упала, наступив на
присыпанную сегодняшним снежком ледяную полоску, и замахала руками, пытаясь
обрести равновесие, и пустая сумка крутилась вокруг нее, а машина все не
уезжала, и Варвара точно знала, что Иван Александрович и его водитель наблюдают
за ней оттуда.
Диагноз неутешительный, как говорил ее дед, военный врач.
В лифте стояли неаппетитные лужи, а в тамбуре пахло собаками
— соседи держали в двухкомнатной квартире трех огромных кавказских овчарок.
Сосед хвастался, что дверь они могут вообще никогда не запирать. Варвара была в
этом уверена — не запирать не столько из-за свирепости собак, сколько из-за
духа от них. Любой, сделавший попытку кражи, непременно должен был упасть
замертво.
Сосед, выстроивший всю свою собачью семью для вывода на
прогулку, долго ахал над причудливым Варвариным видом, клял «новых русских» и
их машины, прикрикивал на «ребят», задравших к Варваре пудовые морды. Она
стояла, прижавшись к стене и обняв пустотелую сумку — «ребята» занимали все
свободное пространство в тесном тамбуре, да еще сосед между ними пролезал,
суетился, изнывал от любопытства, смешанного с сочувствием. Когда, наконец, все
выкатились на площадку и Варвара смогла открыть дверь в свою квартиру и зажечь
свет в прихожей, крохотной, как платяной шкаф из гарнитура «Хельга», оказалось,
что пальто спереди не только мокрое и грязное, но и ворсистое от плотно
покрывающей его собачьей шерсти.
— Да что же это такое!.. — выкрикнула Варвара с тоской,
обращаясь почему-то к своей сумке, которую она держала за ремешок и потрясла ею
у себя перед носом. — Что же это такое, а?!
Сумка не дала никакого внятного ответа, и Варвара швырнула
ее под зеркало. Потоптавшись на предусмотрительно постеленной при входе газетке
— разуваться следовало на газетке, чтобы не наследить на чистом полу, — она
стянула сапоги и пристроила пальто на вешалку.
В чем она завтра пойдет на работу?! В курточке?!
Можно, конечно, попробовать высушить пальто феном, а потом
пропылесосить. Шерсть счищает не впервой, она часто сталкивалась с соседом,
когда тот шел с «семьей» гулять, и после таких встреч пальто всегда нужно было
пылесосить.
Как ее занесло под эту машину?! Правда повезло, что так
легко отделалась, да еще до дома доехала с комфортом. Могли ведь и поколотить,
если бы попались не такие культурные и вежливые.
Шмыгая носом, Варвара поставила на плиту чайник и
переоделась в махровый халат. Когда-то халат был голубым, в звездах и облаках,
которые постепенно исчезли, образовав общий серо-голубой цвет. Это был любимый
халат, средство утешения, а вовсе не одежда, в нем было тепло и мягко, и
Варвару не смущало даже, что она выглядит в нем, как Фаина Раневская в
кинофильме «Весна». Просто она старалась не смотреть на себя в зеркало.
