— А… там что? — она показала рукой в окно. Если домработница
и удивилась, то виду не подала.
— Сретенка. Я могу убрать вашу тарелку?
Варвара чуть не завыла.
«Да, черт побери!! Да! Вы можете убрать мою тарелку,
постирать мою юбку, заштопать мои носки, почистить мою куртку и вытереть мне
нос!! Да, я знаю, что не гожусь для вашего образа жизни!! Я не хочу, чтобы вы
за мной ухаживали!! Я хочу заползти в какой-нибудь темный угол, если в этом
замке есть хоть один темный угол — без джакузи, каминов, бронзовых рам, троллей
с корзинами, ковров и паркетов, — и провести там оставшиеся три часа, думая о
том, как мне теперь спасать свою шкуру, а не о том, что владельцу замка
почему-то пришла в голову блажь переспать со мной! Он переспит и забудет, а я?!
Что станет со мной?!»
— Пока, — холодно сказал Иван. Господи, а он-то чего
злится?! — Постарайся больше не попадать ни в какие передряги.
— Иван!..
— Что?
Он был в длинном пальто, которое не слишком ему шло, делая
его короче и шире, в идеальных брюках и темном свитере крупной вязки. Под
свитером — безукоризненный воротник льняной рубахи.
Деревенский стиль, черт побери все на свете!
— Иван, а как быть… с кредитной карточкой?
— В каком смысле?
— Как ее… искать?
— Я не знаю, — сказал он любезно.
— А если… он опять на меня… нападет, а я понятия не имею,
где эта карточка?
Он вежливо молчал.
— Да, — смешавшись, сказала Варвара, — да, я поняла. Извини.
И спасибо тебе большое!
— Не за что.
Он ушел, и Анна Семеновна ушла, аккуратно и дотошно сложив
ее куртку в огромный зеленый пакет.
Варвара осталась в замке одна.
Нужно дождаться возвращения куртки, решила Варвара. Надеть
ее, выйти на улицу Сретенка, что бесшумно струилась внизу, и снова стать
свободной.
«Я смогу. Все зашло не так уж далеко».
В конце концов, хорошо уже то, что она может ходить, хотя
ребра все ныли и синяк на скуле, кажется, все увеличивался. Она может ходить и
думать.
Варвара нашла свой темный угол — в углублении между
лестницей и стеной стояло громадное кресло, и лестничный проем скрывал от глаз
интерьер замка. Там можно было спокойно подумать. Не вылезая, она просидела в
кресле до возвращения Анны Семеновны.
Домработница принесла ее обновленную куртку. Еще она купила
колготки, чем вызвала у Варвары дополнительный приступ истерической
благодарности, смешанной со стыдом. Кое-как Варвара напялила чуть влажную после
машинной сушки мятую одежду — гладить отказалась наотрез, еще не хватало, чтобы
Анна Семеновна гладила ее обноски! — потом долго мерсикала и делала книксены,
отступая к бронированной двери. И Тяпа, и ее хозяйка благожелательно и
корректно провожали ее, и наконец — все.
Ушла.
Только у входа в метро она вспомнила о своей сумке,
валявшейся там же, около разлапистой вешалки — а в сумке кошелек, билет на
метро и детектив, — заплакала и пошла к Таньке пешком.
Путь был неблизкий.
* * *
— Все дело в этой карточке! Как я поняла, этот самый Иван и
Павел Белый, его друг, карточку так и не нашли. Они подозревают, что деньги
украл мой Петр Борисович и непонятно куда дел карточку, на которой они теперь
лежат.
— А кто его убил? — моргнув, спросила Таня. — Твой шеф?
— Не знаю, — ответила Варвара.
Она лежала на больничной кушетке, застланной коричневой
клеенкой там, где полагается быть ногам, и держала на скуле какой-то
чудодейственный компресс. Таня сказала, что «синяк все равно останется, а отек
спадет». Варвара ждала, когда спадет.
— Это я считаю, что его убили, — продолжала Варвара
задумчиво, — по-моему, кроме меня, так никто не считает. Иван ничего не сказал
о том, что подозревает убийство, а не… естественную кончину.
— Может, все-таки он сам помер, а?
— А компьютер? А окно? А шеф зачем мне сказал, что к юристам
идет?! Кстати, это надо проверить, был он в тот день у юристов или не был!
— Как ты это проверишь?
Из-под чудодейственного компресса Варвара покосилась на
Таню.
— Как, как! Очень просто. Спрошу у Лины Ахметовой, к которой
он тогда ходил! Она мне скажет.
— А если наврет?
— Тань, это все же не международный заговор, в который
вовлечены все работники холдинга «Московское время»! То есть я надеюсь, что это
не заговор. Кроме того, шеф считает меня исключительно тупой, и в данном случае
мне это на руку. Скорее всего, он думает, что проверять я ничего не стану в
силу своей тупости.
— То есть этого типа убил твой шеф, — настаивала Таня,
которой требовалась «конкретика», — и вчера тебя отколошматил тоже шеф. Или
Иван?
— Не Иван, — быстро сказала Варвара. — У него ботинки были
чистые, а меня когда рвало, я все ботинки тому залила…
— О господи, — пробормотала Танька. Варвара опять спряталась
за своей примочкой. Уловка с ботинками была так себе, не очень. Но, боже мой,
что она станет делать, если это… Иван?!
Даже если она больше никогда… Нет, не так. Она больше
никогда его не увидит, и это правильно, и разумно, и вообще только так и
возможно. Она его не увидит, и он не может, не должен оказаться таким подонком.
Только не он. Пусть даже Арсений Троепольский с его
компьютерной конторой.
— Если не Иван, значит, шеф, — подвела итог Таня. — А
квартиру кто разгромил? И Димке по голове дал? Все он?
— Не знаю, — медленно произнесла Варвара, — не понимаю. Или
я совсем не разбираюсь в людях, или дело в чем-то другом.
В дверь заглянула тетка с умильным лицом и в шапке стогом.
— Можно, Татьяна Васильевна?
— Да, одну минуточку подождите.
— Мой шеф — сопляк, — объявила Варвара, — я вообще не знаю,
как он попал на эту должность, только если уж по какому-то о-очень большому
блату! То есть он, конечно, думает, что он сильный мира сего, но он ни фига не
знает, ни в чем не разбирается, от всех дел шарахается как черт от ладана. Он у
нас… для красоты только, понимаешь? А здесь действовал какой-то… решительный
мерзавец. Илария даже больше подходит, чем Альбертик. Правда.
