И наконец, новому президенту досталась общая апатия народа,
отказывающегося верить в обещанные перемены. Слово «реформа» стало настолько
непопулярным, что воспринималось как бранное.
Все это было несколько лет назад, когда его избрали президентом,
но и потом не стало легче. Продолжались и война, и террористические акты.
Захват театра на Дубровке оказался настоящей проверкой главы государства на
прочность. Если бы он тогда дрогнул, отступил, сдался, все могло бы быть
по-другому. Но он понял, что не имеет права на колебания, не имеет права сдать
слишком тяжело завоеванные позиции.
В этой трагедии было много погибших. Потом говорили о плохой
координации действий спасателей и врачей, но он продемонстрировал всему миру
свою отчаянную решимость.
А в ответ ему выпало новое испытание — захват террористами
средней школы, в которой заложниками оказались более тысячи детей и их
родителей. Это был уже не просто террористический акт, а настоящий Апокалипсис.
Погибли сотни детей — страшная цена за выстраиваемую им вертикаль власти.
Он понимал: те, кто противостоял ему сегодня, менее всего
думают о стране, уже начавшей обретать черты настоящей государственности.
Газеты по-прежнему пишут о развале, по телевидению говорят об ужасающей
демографической ситуации, что тоже правда, все дружно отмечают бегство
капиталов… Но нельзя же не видеть и позитивные перемены, которые происходят
буквально на глазах. Его страна постепенно становится уважаемым членом мирового
сообщества, его усилия к внутренней стабилизации поддерживаются уже всем
цивилизованным миром. А его противники все вспоминают «благословенные времена»
девяностых, когда можно было безнаказанно грабить и расхищать собственную
страну, высмеивать ее традиции и издеваться над ее гражданами.
Президент сжал кулаки. Готовя к работе за рубежом, его учили
анализировать собственные действия. Он обладал редким качеством — умением
понимать свои сильные и слабые стороны. И он точно знал, что не сможет
уступить. Слишком многое поставлено на карту. Гораздо более важные ценности,
чем его собственная жизнь и судьба. Он обязан выстоять и передать новому лидеру
более сильное, более уважаемое, более надежное государство, менее всего
зависящее от воли и взглядов кучки людей, почему-то названных олигархами. В
одной из недавно вышедших книг он наткнулся на другое слово — «плутократы». Оно
понравилось ему гораздо больше.
Россия. Москва. 24 февраля, четверг
Теперь за Дронго каждое утро приезжала машина, и он
отправлялся на работу в комиссию. Нащекина приветствовала его доброй улыбкой,
Чаговец сухо бросала: «Доброе утро!», Богемский кивал, не глядя, Полухин и
Машков пожимали ему руку. Остальные вежливо здоровались.
Наблюдение, установленное за Холмским, показало, что он
действительно интересуется Абрамовым. Более того, он устроил еще две статьи о
творчестве журналиста в разных газетах. Однако все это еще не доказывало вины
Холмского. Предстояло исходить из того, что за ним может быть установлено
наблюдение и если он исчезнет, то основной заказчик или резко свернет свою
деятельность, или поменяет всю операцию.
Утром двадцать четвертого февраля Холмский вызвал к себе в
офис свою хорошую знакомую Ариадну Лиховцеву, которая слыла довольно-таки
известной журналисткой. Внешне эта сорокалетняя женщина выглядела бесформенной
и неряшливой: расплывшаяся в разные стороны различными своими частями фигура,
мешковатая одежда, большие очки в старомодной роговой оправе, всегда плохо
причесанные грязноватые волосы. Лиховцеву хорошо знали многие главные редакторы
центральных изданий, а некоторые политики побаивались ее бойкого пера. На
приемы, куда эту журналистку иногда приглашали, она приходила с большой сумкой,
без зазрения совести складывая в нее со стола фрукты и деликатесы. Лиховцева
зарабатывала неплохие деньги, хранила их в различных банках и даже покупала
ценные бумаги. Она одна растила дочь, которую очень любила. Муж ушел от нее уже
более десяти лет назад.
Войдя в кабинет Холмского, Лиховцева плюхнулась на кресло,
которое жалобно скрипнуло под ее весом. Она оглянулась по сторонам. Ей было
неуютно в этом холодном, словно не обжитом кабинете.
— Может, предложите даме кофе? — поинтересовалась
журналистка, глядя на Холмского.
Тот пригладил редкие волосы, пощупал коротко остриженную
бородку и заявил:
— Ваша последняя статья мне совсем не понравилась.
— Поэтому вы не хотите дать мне кофе? —
бесцеремонно поинтересовалась Лиховцева.
— Принесите нам кофе, — позвонил Холмский
секретарю, — а вы возьмите вот эти данные и подготовьте хорошую статью для
еженедельника.
— Вы уже договорились с главным редактором? — спросила
Лиховцева.
— Разумеется. Он готов ее опубликовать. Только пишите
без ненужной патетики — просто сухие факты, выводы. И обратите внимание
читателя, что розыски пропавших журналистов обычно проходят под личным
контролем глав государств. На этом нужно сделать особый акцент. Исчезновение
такого журналиста, как Павел Абрамов, — удар по престижу самого
президента. Все понятно?
— Понятно. Когда наконец принесут ваш кофе? И могу я
спросить, сколько вы мне заплатите?
— Как обычно. Пятьсот долларов.
— Я делаю для вас такую работу, а вы платите мне гроши.
Это даже немного обидно.
— Если обидно, не пишите и не берите денег. Найду
другого журналиста. С этим товаром сегодня нет проблем. Бери — не хочу.
— Фу, какой вы грубый. Вам не говорили, что вы не
джентльмен?
— Говорили. И я этим очень горжусь.
Секретарь внесла кофе для гостьи и зеленый чай для хозяина
кабинета. Бесшумно вышла.
— Давайте деньги, — согласилась Лиховцева, —
хотя вы меня просто грабите. Я собрала бы гораздо больше, стоя на паперти.
— Начните завтра, — посоветовал ей Холмский,
протягивая деньги.
Она проворно спрятала их в сумочку и, хлебнув кофе, заявила:
— Я вас ненавижу.
— Никогда в этом не сомневался, — улыбнулся
Холмский. — Только учтите, статья должна выйти на следующей неделе. Не
позже.
— Сделаю. Он ваш родственник или сын? Почему вы так о
нем хлопочете? Можете открыть мне хотя бы эту тайну?
— Мы столько лет знакомы, Ариадна Николаевна, а вы меня
совсем не знаете. Неужели вы думаете, что я стал бы суетиться таким образом
из-за своего сына или родственника? И платить всем вам такие деньги для того,
чтобы вы похвалили моего сына? Или вы думаете, что это я организовал похищение
нашего героя-журналиста?
— От вас можно ожидать любой гадости. Но почему вы
тогда так за него хлопочете? Никогда не поверю, что вами движет чистый
альтруизм.
Разговор записывался на пленку, и его слушали сотрудники
Федеральной службы безопасности.
