— Зачем вы мне все это говорите? — зло огрызнулся
Дзевоньский. — Можно подумать, что «Штази» сумела спасти свою страну. Моя
Польша все еще на своем месте, а где ваша бывшая страна, герр Шайнер? Или ваши
спецслужбы работали лучше?
— Гораздо лучше. А насчет страны вы правы. Только нас
сдал Горбачев и Москва, а мы в этой капитуляции были виноваты меньше всего. Это
некорректное сравнение. Никто не мог даже предположить, что нас подведут наши
основные союзники, которые в конечном счете сдали самих себя. Теперь насчет
Иголкина. Судя по тем отрывочным сообщениям, которые мы имеем на данный момент,
это абсолютно неуравновешенный тип, страдающий психическим заболеванием. Он
бросился на президента, украв нож в буфете театра. С таким оружием покушений не
совершают. Этого типа признают психопатом и отправят в больницу уже сегодня.
— Вы его не посылали? — понял наконец Дзевоньский.
— Я похож на идиота? — улыбнулся Гейтлер. —
Этот Иголкин появился случайно. Но такая случайность только работает на нас.
Его будут проверять, проверять все его связи, всех его знакомых, всех
родственников. Они ничего не найдут и быстро выяснят, что он типичный
психопат-одиночка. Который очень точно ложится в мою схему. Теперь вы меня
поняли?
Дзевоньский молчал. Очевидно, он оценивал варианты. Его
обидели слова Гейтлера о «дисквалификации», но он еще не разучился
анализировать. Поэтому сидел и обдумывал ситуацию.
— Вы действительно не имеете никакого отношения к
Иголкину? — недоверчиво переспросил он снова.
Гейтлер развел руками:
— Мне даже обидно, что вы спрашиваете. Случайно
оказавшийся в театре неуравновешенный «патриот» Иголкин решает напасть на
президента страны, похитив обычный столовый нож из буфета. И с этим оружием
пытается совершить нападение. И вы серьезно считаете, что я мог спланировать
подобную акцию. Ах, пан Юндзилл, иногда я начинаю жалеть, что связался с вами.
— Что дальше? — осведомился Дзевоньский. —
Или этот случай вписывается в вашу схему?
— Не совсем. Этот Иголкин появился не вовремя и совсем
не к месту. Но он абсолютно подтвердил мою версию о манипулировании
общественным сознанием. Вы знаете, я еще в прошлый приезд обратил внимание на
одну особенность местного населения. Если книгу хвалят по телевидению и в
газетах, ее никто не станет читать. А если люди передают друг другу
восторженные отклики, то книгу обязательно начнут покупать и она станет
бестселлером. Сказываются десятилетия общего неверия в официальную пропаганду.
И общего недоверия к любым официозным критикам. Поэтому сегодня мы приступим ко
второму этапу нашей операции.
— А когда будет последний?
— Он и есть последний. А насчет «запасного варианта»
вам не стоит волноваться. О нем не знает никто, кроме меня. Считайте, что я
такой же неуравновешенный псих-одиночка, как Освальд. Или Иголкин. Только когда
я уверен, что об операции известно лишь мне, я могу рассчитывать на успех.
Надеюсь, вы наслышаны о достижениях современной медицины? Вам могут вколоть
какую-нибудь гадость, и она заставит вас рассказывать обо всем, что вы знаете,
с таким радостным энтузиазмом, что ваши следователи не будут поспевать за вами
записывать.
— С вами можно сойти с ума, — проворчал
Дзевоньский. — Я уже просто не знаю, что и говорить.
— Будет гораздо лучше, если вы будете давать деньги и
не задавать лишних вопросов. А еще выполнять все мои указания. Вы можете
вызвать из Польши вашего знакомого Курыловича?
— Он только и ждет, чтобы я его позвал.
— В таком случае позвоните ему и сообщите, что он
понадобится нам в конце января. И учтите, на этот раз ему придется приезжать в
Москву два или три раза.
— Он будет только счастлив. Я оплачиваю все его
расходы.
— Прекрасно. В таком случае позвоните ему прямо
сегодня, пусть заранее закажет билеты и будет готов прилететь в Москву двадцать
восьмого или двадцать девятого. — Гейтлер поднялся. — Я уезжаю в
город. Приеду только вечером.
Дзевоньский шумно вздохнул и отвернулся к окну.
— Если мы провалим эту операцию, нас обоих ликвидируют.
Они достанут нас из-под земли. С их деньгами и возможностями, каких нет ни у
одной спецслужбы мира.
И нам не поможет ни моя «дисквалификация», ни ваша
«квалификация». Ничего не поможет.
— Вы все-таки обиделись, — констатировал Гейтлер.
— Нет, я обрадовался. Слава богу, что этот Иголкин не
имеет к нам никакого отношения. Признаюсь, я очень переживал из-за этого
нападения.
Россия. Москва. 9 января, воскресенье
В метро оказалось свободнее обычного. По выходным народу
здесь было гораздо меньше, чем в будни. Гейтлер сидел в углу вагона, с
любопытством наблюдая за пассажирами. Ему было интересно слушать, о чем они
говорят, спорят, узнавать, что их волнует. Публика за последние годы сильно
изменилась, это было заметно. С одной стороны, появилось много молодежи, а с
другой, — еще больше — плохо одетых людей, попрошаек, бродяг. Молодые вели
себя абсолютно раскованно, громко смеялись, свободно общались. Попадались
невероятно красивые молодые женщины, которыми Гейтлер откровенно любовался.
Он доехал до нужной станции и вышел на улицу. Место встречи
было назначено в небольшом ресторанчике «Ёлки-палки» в двух кварталах от метро.
Проверив, нет ли за ним наблюдения, Гейтлер вошел в ресторан, где его уже ждала
Рита. Она сидела в углу с отсутствующим видом. Гейтлер быстро прошел через зал,
уселся рядом с ней.
— Здравствуй, — он легко дотронулся до ее
руки, — как у тебя дела?
— Спасибо, — улыбнулась Рита, — все в
порядке. Живу на две квартиры. А встречаюсь с тобой в каких-то непонятных
отелях, маленьких ресторанах, на станциях метро. Ты считаешь, это нормально?
— Я тебе все объяснил, — устало заметил
Гейтлер, — не будем больше об этом говорить.
— Хотя бы сегодня побудешь со мной?
— Нет.
— Ты не боишься, что я начну тебе изменять?
— Не начнешь, — улыбнулся Гейтлер.
— Когда мы с тобой увидимся?
— Через две недели. Я приеду к тебе домой и останусь на
ночь.
— В какую квартиру?
— На северо-западе. Про другую я даже не хочу
вспоминать. Там меня никогда не будет. И никого из посторонних не будет. Ты
делаешь все, как я сказал?
— Конечно. Я помню твои инструкции.
— Теперь расскажи мне, что было в театре?
— Может, ты сначала поешь? Возьми что-нибудь, на нас
обращают внимание.
Гейтлер согласно кивнул. В зале ресторана сидело всего
несколько человек. В эти дневные часы посетителей было меньше обычного. Гейтлер
почувствовал, что проголодался. Через несколько минут он уже с аппетитом
поглощал рассольник, запивая его холодным пивом.
