Он зыркнул в мою сторону и буркнул:
— От кого-то я это уже слышал… Пойду отдам приказания встретить, если что. Прямо в нашем прегнуснейшем логове.
Командиры разъездов докладывали, какие впереди дороги, болота, броды через реки, а мы с Норбертом прикидывали, какими маршрутами пройдем дальше, хотя с каждым днем это все рискованнее.
Отряды легкой конницы Мунтвига прошли справа и слева навстречу, при желании могут взять нас в кольцо… если обнаружат, конечно.
На следующий день к нам с Норбертом подбежал один из воинов и, стараясь не беспокоить мое мудрое высочество, жарко зашептал на ухо начальнику легкой конницы так громко, что я услышал бы и за милю:
— Сюда двигается конный отряд!.. Рыцари!..
Норберт дернулся, глаза дикие, быстро взглянул на меня.
— Ваше высочество!
— Рыцарей Мунтвига здесь еще нет, — прервал я. — С какой стороны появились эти?
— С востока, — ответил гонец виновато.
— Там Гиксия, — сказал я.
Норберт сказал чуть спокойнее:
— Тогда это те, что гонятся за принцем?
— Сейчас узнаем.
Тонко и негромко пропела труба. По всему пространству, где расположились на отдых наши люди, вскакивают воины нашей отборной сотни и, прыгая в седла, в стремительном галопе мчатся в ту сторону, где уже появились вдали крохотные всадники.
Мы с Норбертом отряхнули одежду и ждали, он в напряжении щурился, рассматривая приближающихся незнакомцев. Всего около десятка закованных в сталь рыцарей, и какая бы это ни была грозная сила, но у нас уже пять тысяч, пусть это и легкая конница, но пять тысяч — это пять тысяч.
Они все сдерживали коней, наконец перешли на шаг, а когда приблизились к незримой черте, за которую преступать уже считается вызовом, остановились и спешились.
В нашу сторону пошли двое в прекрасных доспехах из голубоватой стали редкой выделки, кирасы украшены золотыми вензелями, шлемы дивной красоты, пышные султаны красиво и гордо развеваются над гребнями, а с плеч ниспадают длинные плащи из дорогих тканей.
Остановившись, отвесили учтивые поклоны, как равные равным, мы же в поле, а не во дворце, да и никто никому не является вассалом.
— Лорды? — произнес я вопросительно.
Первый, с суровым лицом рожденного в боях и для боев, произнес жестким голосом военачальника:
— Барон Малькольм Маунтбеттен, владетельный хозяин земель Кленрольда и Таутбента!..
Второй, ростом чуть ниже, но могучий и широкий, гулко произнес чуть вежливее:
— К вашим услугам барон Аманар Камберленд, лорд Гритстокса.
— Принц Ричард, — назвался я. — Ричард Длинные Руки. Но уже начинаю отзываться и на Ричард Завоеватель. Чем могу быть полезен, лорды?
Барон Малькольм Маунтбеттен проговорил с таким непомерным апломбом, словно быть владетельным хозяином земель Кленрольда и Таутбента — это оказаться на такой высоте, что императоры покажутся вроде муравьев под ногами:
— Ваше высочество, по нашим сведениям, бежавший от справедливого возмездия сын короля Гиксии, принц Себастиан, укрылся среди ваших войск…
Я ответил сдержанно:
— Принц Себастиан находится в расположении моих войск, вы абсолютно правы.
Барон Маунтбеттен выпятил грудь, как петух при виде новых кур, приосанился.
— Мы твердо и решительно, — произнес он прежним голосом военачальника, привыкшего раздавать команды и ожидать беспрекословное повиновение, — настоятельно просим ваше высочество передать его нам! Это внутренние дела Гиксии!
— Совершено верно, — согласился я, — это ваши дела…
Он посмотрел на меня требовательно, а голос прозвучал с той же металлической ноткой:
— Значит?
— Увы, — ответил я со вздохом, — вы же видите, куда катится мир?.. Границы Гиксии священны и неприкосновенны, как и границы Бриттии, однако с севера их уже пересекли войска Мунтвига, у нас их называют ордами, даже дикими ордами. Хотя нас тоже как только не называют! А с юга уже подошли мои армии. И столкнутся они, по-видимому, на просторах благословенной Бриттии и не менее великолепной и цветущей Гиксии. Какой уж тут суверенитет.
Барон Камберленд вздохнул и, потемнев лицом, опустил взгляд, однако барон Маунтбеттен лишь гордо вскинул голову и смерил меня холодным взглядом.
— Мы представляем, — произнес он жестко, — что произойдет. Но это не отменяет, ваше высочество, необходимости завершить дела королевства Гиксии в отношении трона. Король со своей стражей оказал сопротивление аресту и был убит…
— Печально, — обронил я.
Он нахмурился.
— Жизнь вообще бывает иногда еще печальнее, ваше высочество. Например, потеря чести невосполнима. Но сын короля сумел трусливо улизнуть.
— Трусливо улизнуть, — повторил я задумчиво. — Дорогой барон, улизнувший может и вернуться, как вы понимаете…
Он ощутил в моих словах угрозу, такие люди всегда ищут и находят повод для конфронтации, взглянул бешеными глазами.
— Ваше высочество, вы должны его выдать нам!
— Гм, — спросил я, — а… почему?
Барон Камберленд вздохнул, а Маутбеттен сказал, повышая голос:
— Вам не кажется, ваше высочество, что это наше внутреннее дело?
— Кажется, — согласился я. — А еще кажется, что перед явной и недвусмысленной угрозой вторжения в Гиксию враждебных войск Мунтвига… самое время начинать гражданскую войну!
Он изумился:
— Войну?.. Принц просто будет предан справедливому суду! И никакой войны.
— Вы очень хорошо сказали, барон, — заявил я одобрительно. — Справедливому суду!.. Но справедливым может быть только независимый. А банда линчевателей, что гналась за ним с веревками… вряд ли примет доводы рассудка.
Он напрягся, возразил деревянным голосом:
— Ваше высочество! Мы успели переговорить с некоторыми из ваших военачальников. К примеру, лорд Хродульф и лорд Леофриг поддерживают нас полностью, а у них самые крупные дружины. Лорд Хенгест тоже считает нас правыми, и даже Меревальд склоняется на нашу сторону!.. Вас поддержат только некоторые из самых мелких лордов, что привели с собой по пять-десять человек.
Я стиснул челюсти, что-то мне совсем не нравится, когда в глаза тычут моим бессилием, ответил на этот раз холодно, как того и стоило:
— Барон… вы упустили еще некоторые голоса.
Он спросил с победной ноткой:
— Какие?
— Это еще не моя армия, — сообщил я. — А такие же бароны с дружинами, как и вы. А моя армия сейчас только подходит. И не одна армия… Это ополчение баронов, что вас так впечатлило, потеряется в нем, как горсть песка в море.
