- Привет, сынок, — говорит он, — ты, должно быть, один из
парнишек Спарки. Я — Френк Холси, с его работы. Начальник отдела кадров, — и он
протягивает руку.
Я думаю, что не смогу её пожать, но пожимаю. И я думаю, что
не смогу говорить, но дара речи не лишаюсь. И голос мой звучит как всегда. Я —
это всё, что разделяет этого мужчину и пулю, которая может попасть ему в голову
пли сердце, поэтому голос и должен звучать нормально.
- Да, сэр, это так. Я — Скотт.
- Рад познакомиться с тобой, Скотт. — Через моё плечо он
заглядывает в гостиную, и я стараюсь понять, что он там может увидеть. Днём
раньше я прибирался в гостиной, но только Богу известно, насколько хорошо
справился с этим делом. В конце концов, я всего лишь долбаный ребёнок. —
Похоже, мы потеряли твоего отца.
«Между прочим, — думаю я, — вы в шаге от того, чтобы
потерять много другого, мистер Колеи. Вашу работу, вашу жену, ваших детей, если
они у вас есть».
- Он не звонил вам из Филли? — спрашиваю я, не имея ни
малейшего понятия, откуда это взялось и к чему может привести, но я не боюсь.
Такие разговоры меня не пугают. Я могу молоть подобную чушь весь день напролёт.
Боюсь я другого: вдруг отец потеряет контроль над собой и начнёт палить через
дверь? Возможно, попадёт в одного Холси, скорее — в нас обоих.
— Нет, сынок, точно не звонил. — Снег с дождём продолжают
падать на крышу крыльца, но он всё-таки укрыт от непогоды, поэтому я совсем не
обязан приглашать его в дом. А если он пригласит себя сам и войдёт? Как я смогу
его остановить? Я всего лишь ребёнок, стоящий на пороге в шлёпанцах, с тарелкой
в одной руке и посудным полотенцем на плече.
— Он ужасно волнуется из-за своей сестры. Я думаю о
биографии одного бейсболиста, которую читал. Книжка на моей кровати наверху. Я
также думаю об автомобиле отца, который припаркован за домом, под навесом у
сарая. Если бы Холси прошёл к дальнему концу крыльца, то увидел бы его. — У неё
болезнь, которая убила того знаменитого бейсболиста из «Янкиз».
[131]
— У сестры Спарки болезнь Лу Герига?
[132]
. Вот дерьмо. —
Будем считать, ты не слышал. Я и не знал, что у него есть сестра.
«Я тоже», — думаю я.
- Сынок… Скотт… это ужасно. И кто присматривает за вами,
пока он в отъезде?
- Миссис Коул, наша соседка. — Автора книги «Железный
человек «Янкиз» зовут Джонатан Коул. — Она приходит каждый день. И потом, Пол
знает четыре способа приготовления мясного пирога.
Мистер Холси смеётся.
- Четыре способа, значит? И когда Спарки собирается
вернуться?
- Ну, она больше не может ходить и дышит вот так — Я шумно,
жадно хватаю ртом воздух. Это легко, потому что сердце у меня бьётся как
бешеное. Оно чуть не остановило свой бег, когда я практически не сомневался в
том, что отец убьёт мистера Колеи, но теперь, едва появился шанс избежать
выстрелов, сердце словно с цепи сорвалось.
- Ясно, малыш. — Вид у мистера Холси такой, будто он всё
понял. — Что ж, это ужасная новость.
Он суёт руку под куртку и достаёт бумажник. Раскрывает его,
вынимает долларовую купюру. Потом вспоминает, что у меня вроде бы есть брат, и
добавляет к первой вторую. И в этот момент, Лизи, произошло ужасное. Я вдруг
захотел, чтобы отец его убил.
- Вот, сынок, — говорит он, и тут я отчётливо понимаю,
словно читаю его мысли, что он забыл моё имя, и от этого ещё сильнее ненавижу
мистера Холси. — Возьми. Один для тебя, один для твоего брата. Купите себе
что-нибудь в том маленьком магазинчике на дороге.
Мне не нужен его долбаный доллар (а Полу он тем более не
нужен), но я беру купюры и говорю «спасибо, сэр», и он отвечает «пустяки,
сынок», ерошит мне волосы, и когда он это делает, я бросаю короткий взгляд
влево и вижу глаз моего отца, приникший к трещине в двери. Вижу и конец ствола
карабина. И потом мистер Холси наконец-то спускается с крыльца. Я закрываю
дверь, и мы с отцом наблюдаем, как он усаживается в автомобиль компании и
уезжает по длинной подъездной дорожке. Я вдруг понимаю, если он застрянет, то
вернётся, чтобы попросить разрешения воспользоваться телефоном, и всё равно
умрёт. Но он не застревает, а потому вечером, после работы, сможет поцеловать
жену и рассказать ей о двух долларах, которые дал двум бедным мальчишкам, чтобы
они могли купить себе сладостей. Я опускаю глаза, вижу два доллара, которые
держу в руке, и отдаю их отцу. Он засовывает их в карман, не удостоив и
взглядом.
— Он вернётся, — говорит отец. — Он или кто-то другой. Ты
всё сделал здорово, Скотт, но твоя история лишь на время отвадит их.
Я пристально смотрю на него и вижу, что он — мой отец. В
какой-то момент моего разговора с мистером Холси он вернулся. И это последний
раз, когда я действительно вижу его.
Он замечает мой взгляд и кивает. Потом смотрит на карабин.
— Мне нужно от него избавиться. С головой у меня становится
всё хуже, и этому…
— Нет, папа…
— …и этому не поможешь, но будет совсем уж плохо, если я
заберу с собой с десяток таких, как Холси, и меня будут показывать в
шестичасовых новостях на потеху всем этим тупакам. И они втянут тебя и Пола.
Обязательно втянут. Мёртвые пли живые, вы будете сыновьями психа.
— Папа, ты в порядке, — говорю я и пытаюсь его обнять. —
Сейчас ты в порядке!
Он отталкивает меня, с губ срывается смешок.
— Да, а некоторые люди в приступе малярии могут цитировать
Шекспира, — говорит он. — Ты оставайся здесь, Скотт, а у меня есть одно дельце.
Много времени оно не займёт. — Он уходит по коридору на кухню, мимо скамьи, с
которой я всё-таки спрыгнул много лет назад. Уходит, опустив голову, с
карабином для охоты на лосей в руках. Едва только за ним закрывается дверь
кухни, я иду следом, смотрю в окно над раковиной, как он пересекает двор, без
пальто или куртки, под дождём со снегом, с опущенной головой, по-прежнему с
карабином 30—06 в руках. Кладёт карабин на покрытую коркой льда землю на те
мгновения, которые необходимы, чтобы сдвинуть крышку с сухого колодца. Для
этого ему требуются обе руки. Потому что крышка скользкая и тяжёлая. Потом
поднимает карабин, смотрит на него и бросает в зазор между крышкой и кирпичной
стенкой колодца. После этого возвращается в дом, с опущенной головой и
потемневшими от дождя плечами рубашки. Только тут я замечаю, что он босиком. И
не думаю, что он это понимает.
