— Лизи… так жарко… лёд…
— Он у меня, Скотт. Теперь ты хоть закроешь свой назойливый
рот?
— Один удрал на север, другой на юг умчал, — хрипит Скоп, а
потом — это же надо! — выполняет её просьбу. Может, он уже выговорился, и тогда
это будет первый такой случай в жизни Скотта Лэндона.
Лизи запускает руку в стакан, отчего «кола» выплёскивается
из него, такая божественно холодная. Она захватывает пригоршню кусочков льда,
думая, а вот ведь ирония судьбы: когда они со Скоттом останавливаются на
площадке отдыха на автостраде и она пользуется услугами автомата с газировкой,
вместо того чтобы взять банку или бутылку, она всегда нажимает кнопку «СТАКАН
БЕЗ АЬДА» (пусть лучше другие позволяют этим прижимистым компаниям, торгующим
газировкой, лишь наполовину наполнять стакан своим товаром, вторую наполняя
льдом, а вот с Лизи, младшей дочерью Дейва Дебушера, этот номер не пройдёт. Как
там говорил папаня? «Стреляного воробья на мякине не проведёшь»?). А теперь она
мечтает о том, чтобы в стакане было побольше льда и поменьше «колы»… нет, она
не думает, что избыток льда что-то изменит. Хорошо хоть, что лёд есть вообще.
— Скотт, вот он. Лёд.
Его глаза наполовину закрыты, но он открывает рот, и когда
она сначала протирает ему губы кусочками льда, а потом кладёт один на его
окровавленный язык, бьющая Скотта дрожь внезапно прекращается. Господи, это
какая-то магия. Осмелев, она проводит замерзающей, сочащейся водой рукой по его
правой щеке, по левой, лбу, где капли воды цвета «колы» падают на брови, а
потом стекают по крыльям носа.
— Лизи, это божественно, — говорит он, и хотя каждый вдох
по-прежнему сопровождается свистом-криком, голос Скотта уже больше напоминает
привычный. «Скорая» подъехала к толпе, что стоит слева, и смолкающий вой сирены
сменяется громкими мужскими криками: «Санитары! Расступитесь! Санитары,
освободите дорогу! Дайте нам выполнить свою работу!»
Дэшмайл, трусливый говнюк, выбирает этот момент, чтобы
наклониться к Лизи и шепнуть на ухо свой вопрос. Спокойствие голоса, учитывая
скорость, с которой он сиганул в сторону, заставляет Лизи скрипнуть зубами.
— Как он, дорогая?
Не оглядываясь, она отвечает:
— Пытается выжить.
7
— Пытается выжить, — пробормотала она, проводя рукой по
глянцевой странице ежегодника «У-Тенн Нашвилл. Обзор событий 1988». По
фотографии Скотта с ногой, стоящей на серебряном штыке церемониальной лопатки.
Она резко, с хлопком, закрыла ежегодник и швырнула его на пыльную спину
книгозмеи. Её аппетит к фотографиям (и воспоминаниям) на этот день утолён с
лихвой. За правым глазом начала пульсировать боль. С ней хотелось как-то
справиться, принять что-нибудь, но не слабенький тайленол, а что-то, как сказал
бы её умерший муж, взбадривающее. Очень бы подошёл экседрин, пара таблеток — и
все дела, если только срок действия давно не истёк. А потом она могла бы
немного полежать на кровати в их спальне, пока не пройдёт боль. Может, даже
поспала бы.
Я всё ещё называю её «нашей спальней», отметила она,
спускаясь по лестнице в амбар, который давно уже не был амбаром, разделённый на
множество кладовок… хотя в нём по-прежнему стояли запахи сена, верёвок,
тракторного масла, упрямые фермерские запахи. Она наша, даже через два года. И
что с того? Что с того?
Она пожала плечами.
— Полагаю, ничего.
Её немного шокировал заплетающийся, полупьяный голос. Она
предположила, что все эти очень уж живые воспоминания измотали её. Заново
пережитый стресс. Одно, впрочем, радовало: никакая другая фотография Скотта в
животе книгозмеи не могла вызвать таких неистовых воспоминаний, и ни один из
колледжей не мог послать Скотту фотографию его от… (об этом заткнись)
— Совершенно верно, — согласилась Лизи, спустившись с
лестницы, не особо представляя себе, о чём, собственно, (Скут, старина Скут)
она думала. Голова кружилась, и тело покрылось испариной, словно она едва
избежала несчастного случая.
— Заткнись, на сегодня достаточно.
И будто её голос послужил спусковым крючком, зазвонил
телефонный аппарат за закрытой деревянной дверью справа от Лизи. Раньше за этой
дверью располагалась конюшня, достаточно большая, чтобы разместить в ней трёх
лошадей. Теперь на двери висела табличка с надписью «ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ!». Эту
шутку придумала Лизи. Она намеревалась устроить там кабинет, где могла бы
держать домашний архив и работать с месячными счетами (у них был финансовый
консультант, и она до сих пор не отказалась от его услуг, но он находился в
Нью-Йорке, и Лизине собиралась грузить его такой ерундой, как счета из местной
бакалейной лавки). Она даже поставила туда стол, телефонный аппарат, факс и
несколько бюро… а потом Скотт умер. Заходила она в кабинет с тех пор? Однажды,
она помнила. Этой весной. В конце марта, когда на земле кое-где ещё оставались
островки грязного снега. Заходила, чтобы стереть старые записи на
автоответчике. В окошечке устройства светилось число «21». Сообщения с первого
по семнадцатое и с девятнадцатого по двадцать первое были от разных торговцев,
которых Скотт называл «телефонными вшами». Восемнадцатое (Лизи это совершенно
не удивило) оставила Аманда. «Просто хотела узнать, подключила ты эту штуковину
или нет. Ты дала этот номер мне, Дарле и Канти до того, как Скотт умер. —
Пауза. — Похоже, что подключила. — Пауза. — И до сих пор не отключила. — Пауза,
а потом торопливо: — Но была слишком длинная пауза между твоими словами и
звуковым сигналом, то есть у тебя, маленькая Лизи, на автоответчике накопилось
много сообщений, ты должна их прослушать — вдруг кто-то хочет подарить тебе
набор кастрюль или что-то ещё. — Пауза. — Ну… до свидания».
Теперь, стоя перед закрытой дверью, чувствуя, как за правым
глазом с частотой ударов сердца пульсирует боль, она слушала, как телефон прозвонил
в третий раз, в четвёртый. Пятый звонок оборвал щелчок, а потом раздался её
голос, объясняющий тому, кто держал трубку на другом конце провода, что он или
она позвонили по телефону 727-5932. Потом не последовало ни лживого обещания
«мы вам перезвоним», ни предложения оставить сообщение после звукового сигнал
ла, ни самого сигнала, о котором упоминала Аманда. Да и зачем всё это? Кто мог
позвонить сюда, чтобы поговорить с ней? Со смертью Скотта это место лишилось
своего мотора. Здесь осталась только маленькая Лизи Дебушер из Лисбон-Фоллс,
теперь вдова Лэндон. Маленькая Лизи жила одна в доме, который был слишком
большим для неё, и писала списки продуктов, которые нужно купить, не романы.
Пауза между её словами и звуковым сигналом была очень
длинной, и она подумала, что плёнка для записи сообщений вновь заполнена до
конца. А если и не заполнена, если звоня-щий устанет ждать и положит трубку, то
через дверь кабинета она услышит самый раздражающий, тоже записанный на плёнку
женский голос, который скажет ей (отчитает её): «Если вы хотите позвонить по
номеру… пожалуйста, повесьте трубку и свяжитесь с абонентом через оператора!»
Женщина не добавила бы «тупоголовый ты наш» или «раз у тебя дерьмо вместо
мозгов», но Лизи всегда чувствовала этот, как сказал бы Скотт, «подтекст».
