Неужто и две другие коробки, что стояли под верхней, тоже
были булами? А те, что находились в двух клетушках напротив её кабинета? Шутка
была такая тонкая? И если всё так, кого разыгрывал Скотт? Её? Инкунков вроде
Вудбоди? Объяснение логичное, Скотту нравилось подшучивать над людьми, которых
он называл «завёрнутыми на рукописях», но отсюда перебрасывался мостик к
жуткому предположению: он, возможно, предчувствовал свою (Умер молодым)
грядущую смерть (Безвременно) и ничего ей не сказал. Это предположение вело к
вопросу: поверила бы она ему, если бы и сказал? Инстинктивно она ответила:
«Нет», — чтобы сказать, пусть только и самой себе: Я же была человеком
практичным, всегда проверяла его багаж, чтобы убедиться, что у него достаточно
нижнего белья, и звонила в аэропорт, узнавала, вылетают ли самолёты по
расписанию. Но она помнила, как кровь на его губах превращала улыбку в
клоунскую ухмылку; помнила, как он однажды объяснил ей (с присущей ему
доходчивостью), что есть свежие фукты после захода солнца небезопасно, а в
промежуток между полуночью и шестью утра лучше вообще обходиться без пищи.
Согласно Скотту, «ночная еда» частенько бывала отравленной, и когда он это
говорил, слова звучали логично; Потому что (прекрати)
— Я бы ему поверила, и давайте на этом закончим, —
прошептала Лизи, опустила голову и закрыла глаза, чтобы сдержать слёзы,
которые, впрочем, так и не пришли. Глаза — а ведь они плакали во время заранее
подготовленной речи «Зака Маккула»! — теперь были сухими, как камень. Дурацкие
долбаные глаза!
Рукописи в ящиках столов и в большом шкафу наверху
определённо не были булами; Лизи это знала наверняка. Там лежали экземпляры уже
опубликованных рассказов, альтернативные варианты некоторых из них. В столе,
который Скотт называл «Большой Джумбо Думбо», хранились рукописи как минимум
трёх незаконченных романов, которые при этом являлись более чем законченными
повестями… понятное дело, у Вудбоди текли слюни. Лежало там и полдесятка
готовых рассказов, которые Скотт так и не удосужился отослать в редакцию
какого-нибудь периодического издания для публикации, и большинство, судя по
шрифтам, лежало многие годы. Она не могла сказать, что — пустышка, а что —
сокровище, хотя понимала, что все они вызовут интерес исследователей творчества
Лэндона. Этот роман, однако… бул, по терминологии Скотта.
Она сжала черенок серебряной лопаты, и сильно. Потому что
держала в руке реальную вещь, внезапно оказавшись в эфемерном мире. Открыла
глаза и сказала:
— Скотт, это всего лишь шутка или ты чего-то от меня хочешь?
Нет ответа. Естественно. А у неё ещё пара сестёр, к которым
нужно ехать. Конечно же, Скотт понял бы её, если бы она на время отодвинула
историю с булом на второй план.
В любом случае она решила взять лопату с собой. Ей нравились
ощущения, которые она испытывала, держа черенок в руке.
6
Лизи вставила штекер в розетку, а потом торопливо ушла, до
того, как этот чёртов телефон мог опять зазвонить. На дворе садилось солнце, и
дул сильный западный ветер, что объясняло, откуда взялось движение воздуха в
тот момент, когда она открывала дверь кабинета, чтобы снять трубку и поговорить
с Дарлой: никаких призраков, любимая. День, казалось, растянулся на месяц, но
ветер, такой же, как и в её сне, успокаивал и освежал. Она направилась от
амбара к кухне, не боясь, что где-то поблизости рыщет «Зак Маккул». Она знала,
как звучат здесь голоса при звонках с мобильников: потрескивающие и далёкие.
Скотт говорил, что причина — в линиях высокого напряжения (их он любил называть
«заправочными станциями НЛО»). А вот дружка «Зака» она слышала отлично. Этот
ковбой глубокого космоса говорил с ней по проводной линии, и она чёртовски
сомневалась, что кто-нибудь из ближайших соседей пригласил незнакомца в свой
дом и предоставил телефон для высказывания угроз.
Она взяла автомобильные ключи и сунула их в боковой карман джинсов
(не подозревая, что в заднем по-прежнему лежит блокнот Аманды с числами, хотя
со временем вспомнит об этом). Она также взяла и более внушительную связку
ключей, от всех дверей королевства Лэндонов, каждый с аккуратной наклейкой и
надписью почерком Скотта. Заперла дом, заперла раздвижные двери первого этажа
амбара, заперла дверь в рабочие апартаменты Скотта, к которой поднялась по
наружной лестнице. Покончив с этим, с лопатой на плече направилась к
автомобилю, и её тень далеко протянулась по двору в последних, красных лучах
заходящего июньского солнца.
Глава 4
Лизи и Кровь-Бул. (Дурная кровь)
1
Поездка к Аманде по недавно расширенному и вновь
заасфальтированному шоссе 17 занимала каких-то пятнадцать минут, даже с
остановкой на светофоре, который регулировал движение на пересечении шоссе 17 с
Дип-Кат-роуд. Большую часть этого времени, пусть ей того и не хотелось, Лизи
провела в раздумьях о булах вообще и одном буле в частности: первом. Который не
был шуткой.
— Но маленькая идиотка из Лисбон-Фоллс не дала задний ход и
вышла за Скотта замуж, — рассмеялась она, потом сняла ногу с педали газа.
Слева сверкали витрины «Пательс маркет», заправочные колонки
«Тексако» торчали из чёрного асфальта под ослепительно белыми огнями, и она
почувствовала невероятно сильное желание остановиться и купить пачку сигарет.
Старых добрых «Салем лайтс». И заодно можно прихватить пончиков «Ниссен»,
которые любила Анда, таких расплющенных, а себе взять «Хохо».
[32]
— Ты — чокнутая крошка номер раз, — улыбнулась Лизи и вновь
придавила педаль газа. «Пательс» растаял позади. Она ехала с включёнными
фарами, хотя сумеречного света ещё хватало. Посмотрев в зеркало заднего вида,
обнаружила, что дурацкая серебряная лопата лежит на заднем сиденье, и
повторила, уже смеясь: — Ты — чокнутая крошка номер раз, да-да!
И что с того, если она и была чокнутой? Что с того?
2
Лизи припарковалась в затылок «приусу» Дарлы и уже прошла
половину пути до маленького коттеджа Аманды, когда из двери выскочила (чуть ли
не выбежала) Дарла, с трудом подавляя рвущиеся из груди крики.
— Слава Богу, ты здесь, — воскликнула она, а Лизи, увидев
кровь на руках Дарлы, вновь подумала о булах, подумала о Скотте, выходящем к
ней из темноты и протягивающем руку, только рука эта уже не выглядела как рука.
— Дарла, что…
— Она опять это сделала! Эта психованная снова себя
поранила! Я пошла в туалет на минутку… оставила её на кухне пить чай…, «Анда,
ты в порядке, Анда?» — спрашиваю её я… и…
— Успокойся. — Лизи усилием воли изгнала из голоса всю
тревогу. Она всегда была самой спокойной из всех, во всяком случае, старалась
выглядеть самой спокойной, именно она всегда говорила: «Успокойся» или «Может,
не всё так плохо?» — хотя вроде бы такое принято говорить кому-нибудь из
старших сестёр. А может, и нет, если у самой старшей давно и сильно съехала
долбаная крыша.
