Утренний свет прибывает. И тут ей становится абсолютно ясно:
если она не произнесёт ни слова до восхода солнца, дверь между прошлым и
настоящим закроется, и она потеряет все шансы получить ответы.
Тогда обойдись без имён. И какая, к чёрту, разница, на ком
надета эта ночная рубашка?
— Почему Аманда сказала бул? — спросила она. И её голос в
спальне, где ещё царил полумрак, но становилось всё светлее, светлее, звучит
хрипло, чуть ли не скрежещет.
— Я оставил тебе бул, — отвечает другой человек, лежащий в
кровати, человек, к заду которого прижимается живот Лизи.
О Боже О Боже О Боже это что-то ужасное если может быть
что-то ужасное это…
А потом: Возьми себя в руки. Не упусти своего шанса. Сделай
это прямо сейчас.
— Это… — Голос суше и скрипучее. И в комнате светлеет
слишком уж быстро. В любую секунду солнце может появиться над восточным
горизонтом. — Это кровь-бул?
— Кровь-бул идёт к тебе, — говорит ей голос, в котором
слышится едва заметное сожаление. И интонации голоса совсем как у Скотта.
Однако теперь он больше похож на голос Аманды, и это пугает Лизи ещё сильнее.
А в голосе слышатся радостные нотки:
— Тот, что тебя ждёт, хороший бул, Лизи. Он придёт из-за
пурпура. Ты уже нашла три первые станции. Ещё несколько, и ты получишь приз.
— Какой я получу приз?
— Напиток. — Ответ следует без малейшей паузы.
— «Коку», «Ар-си»?
— Помолчи. Мы хотим полюбоваться холлихоксом.
В голосе слышится странная, бесконечная тоска, но что же тут
знакомого? Почему холлихокс, который ещё называют шток-розой, звучит как имя, а
не куст с цветами? Это что-то важное, скрытое за пурпурным занавесом, который
иногда отделяет её от собственных воспоминаний? Нет времени подумать об этом,
тем более — спросить, потому что красный свет уже подкрался к окну. Лизи
чувствует, что остаётся только с настоящим, и, при всём испуге, ощущает острый
укол разочарования.
— Когда придёт этот кровь-бул? — спросила она. — Скажи мне.
Нет ответа, она знала, что ответа не будет, и, однако,
раздражение в ней нарастало, вытесняя ужас и замешательство, которые она
испытывала перед тем, как солнце выглянуло из-за горизонта, разгоняя лучами
ночные чары.
— Когда он придёт? Чёрт бы тебя побрал, когда? — Теперь она
кричала, тряся прикрытое белой материей ночной рубашки плечо с такой силой, что
волосы так и летали… но ответа не было. Ярость Лизи прорвалась наружу. — Не
дразни меня, Скотт, когда?
На этот раз она дёргает на себя прикрытое ночной рубашкой
плечо, вместо того чтобы трясти, и другое тело перекатывается на спину. Конечно
же, это Аманда. Её глаза открыты, и она дышит, даже щёки у неё бледно-розовые,
но Лизи узнаёт этот взгляд: уже видела его, и не раз, когда у большой сиссы
Анди-Банни обрывалась связь с реальностью. И не только у неё. Лизи понятия не
имеет, то ли Скотт действительно приходил к ней, то ли ей всё это почудилось в
полусне, но одно знает наверняка: в какой-то момент ночи Аманда вновь впала в
ступор. На этот раз, возможно, навсегда.
Часть 2
Совиса
Она повернулась и увидела большую белую луну, которая
смотрела на неё поверх холма. И грудь открылась навстречу, а лунный свет проник
в неё, как в прозрачный кристалл. Она стояла, наполняемая луной, предлагая
себя. Обе её груди раздвинулись, чтобы дать место луне, всё тело широко
раскрылось, как трепещущий анемон, нежное, распахнутое приглашение, тронутое
луной.
Д.Г. Лоуренс, «Радуга»
Глава 5
Лизи и долгий, долгий четверг. (Станции була)
1
Лизи достаточно быстро поняла, что дело обстоит гораздо
хуже, чем в трёх предыдущих случаях, когда Аманда отрывалась от реальности — в
периоды «пассивной полукататонии», по терминологии её мозгоправа. Её обычно
раздражающая и иногда доставляющая неприятности сестра превратилась в большую
дышащую куклу. Лизи удалось (ценой немалых усилий) усадить Аманду, развернуть
так, чтобы она сидела на краю кровати, но женщина в ночной рубашке из
хлопчатобумажной ткани (которая за несколько мгновений до восхода солнца то ли
говорила голосом её покойного мужа, то ли нет) не реагировала, когда её
называли по имени, звали, выкрикивали это имя ей в лицо. Она лишь сидела со
сложенными на коленях руками, тупо уставившись в лицо младшей сестры. А если
Лизи отходила в сторону, Аманда продолжала смотреть туда, где она только что
находилась.
— Анди-Банни!
На этот раз и детское прозвище не вызвало ответной реакции.
Лизи решила развернуть его.
— Большая сисса Ан ди-Банни!
Ничего. Вместо испуга (он пришёл позже) Лизи захлестнула
дикая ярость, спровоцировать которую Аманде не удавалось, даже когда она
предпринимала такие попытки.
— Прекрати это! Прекрати и отодвинь зад подальше от края,
чтобы ты могла выпрямиться!
Никакого эффекта. Нулевой результат. Она наклонилась,
протёрла лицо Аманды тряпкой, смоченной в холодной воде, и опять ничего не
добилась. Глаза не моргали, даже когда Лизи проводила по ним тряпкой. Вот тут
Лизи почувствовала страх. Посмотрела на электронные часы на прикроватном
столике: самое начало седьмого. Она могла позвонить Дарле, не боясь разбудить
Мэтта, который спал в Монреале, но звонить ей не хотелось. Пока не хотелось.
Звонок Дарле означал признание поражения, а к этому она ещё не была готова.
Она обошла кровать, схватила Аманду под руки, потащила
назад, повалила. Оказалось, что это труднее, чем она думала, несмотря на худобу
Аманды.
Потому что сейчас она — куль с землёй. Вот почему.
— Заткнись, — рявкнула Лизи, не представляя себе, с кем
разговаривает. — Просто заткнись.
Она забралась на кровать, встав коленями по обе стороны
бёдер Аманды, положила руки ей на плечи, у шеи. В такой позе (прямо-таки из
пособия по сексу) она могла смотреть сверху вниз на поднятое застывшее лицо
Аманды. Во время предыдущих приступов сестра всегда была послушной… такими же
послушными становятся под гипнозом. Этот случай, похоже, отличался. Она могла
лишь надеяться, что ошибается, потому что утром человек должен совершать
определённые действа. Если, разумеется, этот человек намеревается и дальше жить
в своём отдельном маленьком доме.
— Аманда! — проорала Лизи в лицо старшей сестре. Потом
убавила громкость в попытке ещё раз договориться по-хорошему и не испытывая
особой неловкости (всё-таки в доме они были одни). - Большая… сисса…
Анди-Банни! Я хочу, чтобы ты… встала… ВСТАЛА!., и пошла в сортир», и села на
ТОЛЧОК! Воспользуйся ТОЛЧКОМ, Анди-Банни! Насчёт три! Один… и ДВА!., и ТРИ! —
Лизи рывком усадила Аманду, но вставать та не пожелала.
