15 Я ПОД КАЖДОЙ ТВОЕЙ МИЧТОЙ
«Под каждой моей мечтой, — думает он. — Под каждой моей
мечтой… Где же это?»
— Нужна помощь, ты, маленький недотёпа? — вопрошает жуткий
голос. — Потому что я проголодался и жду не дождусь ленча.
Скотт тоже проголодался. Уже вторая половина дня, он так давно
идёт по следу, но просит ещё минуту. Жутко пугающий отцеголос даёт ему тридцать
секунд.
Скотт лихорадочно соображает. Под каждой моей мечтой… под
каждой моей мечтой.
Слава Богу, он ещё понятия не имеет, что такое подсознание
или ид, но он уже начал мыслить метафорически, и ответ приходит к нему
чудесной, радостной вспышкой. Он взбегает по ступенькам с той скоростью, на
которую способны его маленькие ножки, волосы разлетаются с его загорелого
грязного лба. В комнате, которую делит с Полом, спешит к своей кровати,
заглядывает под подушку, и да, конечно, там лежит его бутылка «Ар-си колы»
(высокая бутылка!) вместе с полоской бумаги. Надпись такая же, что и всегда:
16 БУЛ! КОНЕЦ!
Он поднимает бутылку, почти так же, как много лет спустя
вскинет вверх серебряную лопату (герой, вот кем он в тот момент себя
чувствует), потом оборачивается. Пол входит в дверь со своей бутылкой «Ар-си» и
держит в руке «церковный ключ» из «Ящика для всего» на кухне.
— Неплохо, Скотт. Потребовалось, конечно, время, ноты сюда
добрался.
Пол открывает свою бутылку, потом Скотта. Они чокаются
длинными горлышками. Пол говорит, что это «поднять хост», а когда ты это
делаешь, нужно загадать желание.
— Какое у тебя желание, Скотт?
— Я хочу, чтобы этим летом приехал «Книгомобиль»
[86]
— А что
загадаешь ты, Пол?
Его брат только смотрит на него. Потом спускается вниз и
делает им обоим сандвичи с ореховым маслом и желе, берёт табуретку с заднего
крыльца, где когда-то спал и играл их, на свою беду, слишком шумный кот, для
того чтобы достать с верхней полки в кладовой новую банку орехового масла. А
потом говорит…
11
Но здесь Скотт умолкает. Смотрит на бутылку вина, но бутылка
пуста. Он и Лизи уже сняли куртки и отложили в сторону. Под конфетным деревом
стало не просто тепло; там жарко, просто какая-то парилка, и Лизи думает: «Мы
должны скоренько уйти. Если не уйдём, снег, который лежит на ветвях с листвой,
станет таким рыхлым, что обрушится на нас».
12
Сидя на кухне с меню из «Оленьих рогов» в руках Лизи думает:
«Я тоже должна скоренько уйти от этих воспоминаний. Если я этого не сделаю,
что-то гораздо более тяжёлое, чем снег, обрушится на меня».
Но разве не этого хотел Скотт? Разве не это спланировал? И
разве охота на була — не её шанс со всем справиться?
«Ох, но я боюсь. Потому что я уже совсем близко».
Близко к чему? Близко к чему?
— Заткнись, — шепчет она и дрожит, как на холодном ветру. Который,
возможно, долетел от самого Йеллоунайфа. И тут же, потому что у неё сейчас два
разума, два сердца: — Ещё чуть-чуть.
Это опасно. Опасно, маленькая Лизи.
Она знает, что опасно, уже видит искорки правды сквозь дыры
в её пурпурном занавесе. Сверкающие, как глаза. Может слышать голоса, шепчущие,
что были причины, по которым ты не смотрелась в зеркало без крайней на то
надобности (особенно с наступлением темноты и никогда — в сумерки), а также не
ела свежих фруктов после заката солнца и постилась между полуночью и шестью
часами утра.
Причины не вытаскивать мертвецов из могил.
Но она не хочет уходить из-под конфетного дерева. Пока не
хочет.
Не хочет уходить от него.
Он пожелал «Книгомобиль», даже в три года загадал очень
Скоттовское желание. А Пол? Пол-то что…
13
— Что, Скотт? — спрашивает она его. — Что загадал Пол?
— Он сказал: «Я хочу, чтобы отец умер на работе. Пусть его
пробьёт электрическим током, и он умрёт».
Она смотрит на него, онемев от ужаса и жалости.
Скотт резко начинает собирать вещи в рюкзак. Пошли отсюда,
пока мы ещё не поджарились. Я думал, что смогу рассказать тебе гораздо больше,
Лизи, но не могу. И не говори, что я не такой, как мой старик, потому что не в
этом дело, понимаешь? Дело в том, что у каждого в моей семье есть толика этого.
— И у Пола тоже?
— Не знаю, смогу ли я сейчас говорить о Поле.
— Хорошо, — кивает она — Давай вернёмся, поспим, а потом
слепим снеговика или что-нибудь эдакое.
Взгляд безмерной благодарности, которым он её одаривает,
вгоняет Лизи в стыд, потому что на самом деле ей хотелось, чтобы он замолчал:
она и так услышала слишком много, большего бы просто не выдержала, во всяком
случае, на тот момент. Другими словами, она сыта по горло рассказом Скотта. Но
при этом не может перевернуть страницу, потому что представляет себе остаток
его истории. Даже думает, что может сама закончить её за него. Но сначала ей
нужно задать вопрос.
— Скотт, когда твой брат в то утро пошёл в магазин за «Ар-си
колой»… призом за хороший бул…
Он кивает, улыбаясь:
— Отличный бул.
— Да, да. Когда он пошёл в этот маленький магазинчик…
«Мюли»… никто не подумал, как это странно — шестилетний мальчик, у которого
руки в порезах? Даже если порезы залеплены пластырем?
Он отрывается от рюкзака, смотрит на неё очень серьёзно. Всё
ещё улыбается, но румянец со щёк исчез практически полностью. Кожа выглядит
бледной, почти восковой.
— У Лэндонов всё заживает быстро. Разве я тебе этого не
говорил?
— Да, — соглашается она. — Говорил. — А потом продолжает,
пусть и сыта рассказом Скотта по горло: — Ещё семь лет.
— Семь, да. — Он смотрит на неё, сидящую с рюкзаком между
обтянутых синей джинсой коленей. Его глаза спрашивают, как много она хочет
знать? Как много она решится узнать?
— И Полу было тринадцать, когда он умер?
— Тринадцать, да. — Голос достаточно спокоен, но от румянца
на щеках не осталось ни следа, хотя она видит капельки пота, ползущие по коже,
влажные волосы. — Почти четырнадцать.
