Выбегая без пальто на мороз, он уже знает (во всяком случае,
думает, что знает), что произошло с Полом. Есть место, куда он может пойти,
после того как отец причинял ему боль и куда он брал Пола после того, как отец
причинял боль Полу. Да, множество раз. В том месте много хорошего, прекрасные
деревья и целебная вода, но там есть и плохие существа. Скотт старается не
попадать туда ночью, а если попадает, ведёт себя тихо и быстро возвращается,
потому что интуиция его детского сердца подсказывает: ночью плохие существа
выползают из своих нор. Ночью они охотятся.
Если он может попасть туда, так ли трудно поверить, что
что-то (то, что зовётся дурной кровью) могло там проникнуть в Пола, а потом
выйти наружу здесь? Что-то, увидевшее его и выбравшее жертвой, а может, просто
какой-то вирус, который залез ему в нос, а потом прокрался в мозг?
И если так, чья это вина? Кто брал туда Пола?
В сарае Скотт бросает лёгкую цепь в тачку. Это просто,
занимает какие-то секунды. А вот с тракторной цепью всё куда сложнее.
Тракторная цепь огромная, всё время говорит на своём клацающем языке, в котором
одни только стальные согласные. Дважды тяжёлые звенья выскальзывают из его
трясущихся пальцев, один раз прищемляют кожу, рвут её, на белом появляются
кровяные розетки. В третий раз ему практически удаётся загрузить тракторную
цепь в тачку, но двухсотфунтовый груз звеньев приземляется неудачно, с одного
бока, а не по центру, тачка переворачивается, и цепь частично падает на ногу
Скотта, одевая её в сталь и заставляя его закричать от боли.
— Скутер, ты придёшь до того, как я досчитаю до двух тысяч?
-доносится из дома крик отца. — Если ты собираешься прийти, так тебе лучше
поторопиться!
Скотт смотрит в сторону дома округлившимися от ужаса
глазами, потом вновь ставит тачку, наклоняется над грудой звеньев. Синяк на
ноге сойдёт только через месяц, а боль он будет чувствовать всю жизнь (это
единственная травма, которую не может вылечить путешествие в то странное
место), но в тот момент боль пропадает напрочь. Он вновь, звено за звеном,
начинает загружать тракторную цепь в тачку, по спине и бокам течёт горячий пот,
Скотт ощущает его запах, знает, выстрел будет означать, что мозги Пола
разлетелись по подвалу, и вина в этом будет его. Время становится физической
величиной, обретает вес, как земля. Как цепь. Он каждое мгновение ждёт
следующего крика отца, но крика нет, и, когда он уже катит тачку к распахнутой
двери кухни, за которой горит жёлтый свет, Скотта охватывает новый страх: Пол,
всё-таки освободился. И по подвалу разбросаны не мозги Пола, а внутренности
отца, вырванные из его живота существом, которое совсем недавно было братом
Скотта. И сам Пол уже не в подвале, а в доме, затаился, и, как только Скотт
переступит порог, начнётся охота на була. Только на этот раз призом будет он,
Скотт.
Это всё, разумеется, воображение, его чёртово чересчур
богатое воображение, но, когда отец выскакивает на заднее крыльцо, оно уже так
хорошо поработало, что на мгновение Скотт видит перед собой не Эндрю Лэндона, а
Пола, улыбающегося, как гоблин, и кричит дурным голосом. Когда он поднимает
руки, чтобы защитить лицо, тачка опять чуть не переворачивается. Перевернулась
бы, если б отец не удержал её за передний край. Потом отец поднимает руку,
чтобы ударить сына, но тут же опускает. Время задать мальцу трёпку придёт, но
не сейчас. Сейчас сын ему нужен. Поэтому, вместо того чтобы ударить, отец лишь
плюёт на правую руку и трёт её о левую. Потом наклоняется, не замечая холода,
стоя на заднем крыльце в одной нательной рубашке, и обеими руками ухватывается
за переднюю часть тачки.
— Я буду тащить её вверх, Скут. Ты держись за ручки и не
давай ей перевернуться. Я ещё раз отключил его, пришлось отключить, но надолго
этого не хватит. Если мы вывалим эту цепь, не думаю, что он доживёт до утра. Я
не смогу ему этого позволить. Ты понимаешь?
Скотт понимает, что жизнь его брата теперь зависит от тачки,
нагруженной цепью, вес которой в три раза превосходит его собственный. На
мгновение он на полном серьёзе рассматривает и такой вариант: со всех ног
убежать в темноту. А потом хватается за ручки. Он не чувствует слёз, которые
льются из глаз. Кивает отцу, а отец кивает ему. Работа, которая им предстоит, —
вопрос жизни и смерти.
— На счёт три. Один… два… держи ручки ровно, маленький
сучонок… три!
Спарки Лэндон поднимает тачку с земли на крыльцо, от
напряжения с губ белым паром срывается крик. Нательная рубашка лопается под
одной рукой, открывая клок растущих там курчавых рыжих волос. Находясь в
воздухе, перегруженная тачка кренится сначала налево, потом направо, и мальчик
думает: Не вздумай перевернуться, сучье вымя, тварь ущербная. Оба раза ему
удаётся выправить крен, он постоянно напоминает себе, что должен только
выравнивать тачку, не кренить её в противоположную сторону. С этой задачей он
справляется, но Спарки Лэндон не тратит времени на поздравления. Спарки Лэндон
пятится в дом, тянет тачку за собой. Скотт хромает следом, нога, на которую
свалилась цепь, уже заметно распухла.
На кухне отец разворачивает тачку, берётся за ручки и катит
её к двери в подвал, которую закрыл и запер на засов. Колесо оставляет след на
рассыпанном сахаре. Скотт никогда этого не забудет.
— Открой дверь, Скотт.
— Папа, а если он… там?
— Тогда я сшибу его вниз этой хреновиной. Если ты хочешь
спасти брата, перестань болтать и открой эту долбаную дверь.
Скотт отодвигает засов и открывает дверь. Пола за ней нет.
Скотт видит тень Пола, привязанного к столбу, и что-то внутри него
расслабляется.
— Отойди в сторону, сын.
Скотт отходит. Его отец вкатывает тачку на верхнюю площадку
лестницы в подвал. Разворачивает колесом к ступеням и наклоняет, тормозя колесо
ногой, когда оно пытается откатиться назад. Цепь грохает о деревянные ступени,
расщепляет две, а потом разбивает ещё несколько по пути вниз. Отец откатывает
тачку в сторону и сам спешит в подвал, на полпути догоняет цепь, ногой помогает
ей добраться до самого низа. Скотт следует за ним и видит Пола, наклонившегося
вперёд, без сознания, с залитым кровью лицом. Уголок его рта непрерывно
дёргается. Один зуб лежит на воротнике рубашки.
— Что тыс ним сделал? — чуть ли не кричит Скотт.
— Хряпнул доской. Пришлось, — отвечает отец, и голос его —
вот неожиданность! — звучит виновато. — Он приходил в себя, а ты всё возился в
сарае. Всё с ним будет хорошо. Когда в них бурлит дурная кровь, сильно им не
навредишь.
Скотт едва слышит его. Вид залитого кровью Пола заставляет
забыть о том, что случилось на кухне. Он пытается проскочить мимо отца к брату,
но отец успевает схватить его.
— Нельзя, если, конечно, ты хочешь жить, — говорит Спарки
Лэндон, и Скотта останавливает не рука на плече, а невероятная нежность,
которую он слышит в голосе отца. — Потому что он учует тебя, если ты подойдёшь
вплотную. Даже без сознания. Учует и вернётся.
