— Если вам что-нибудь понадобится, сразу звоните. И на
обратном пути я вновь к вам загляну. Если вы уедете, оставьте записку, чтобы я
знал, что с вами всё в порядке и когда ждать вашего возвращения, хорошо?
И Лизи, которая уже начала понимать (пока смутно), что ждёт
её впереди, ответила: «Обязательно!» Начать ей предстояло с возвращения в дом.
Но сначала и прежде всего ей требовался глоток воды. Без воды её горло в самом
скором времени могло загореться, как тот дом в Кэш-Корнере.
— На обратном пути я буду ехать мимо «Пателя», миссис
Лэндон. Хотите, чтобы я вам что-нибудь оттуда привёз?
Да! Шестибаночную упаковку ледяной «кока-колы» и блок «Салем
лайтс»!
— Нет, благодарю, помощник шерифа. — Она чувствовала, что
потеряет голос, если этот разговор будет продолжаться. Даже если не потеряет,
Олстон заметит, что с ней что-то не так.
— Не хотите даже пончиков? У них отличные пончики. — В
голосе слышалась улыбка.
— Я на диете! — Это всё, на что она решилась.
— Да, да, я это уже слышал. Удачного вам дня, миссис Лэндон.
Господи, поставь на этом точку, взмолилась она, отвечая:
— И вам тоже, помощник шерифа.
На том перекрикивание и закончилось.
Лизи прислушивалась, ожидая, когда же заработает двигатель
патрульной машины, в какой-то момент вроде бы услышала, но звук был очень уж
тихий. Должно быть, он припарковался около почтового ящика, а по подъездной
дорожке шёл пешком.
Лизи полежала ещё несколько мгновений, собираясь с духом,
потом села. Дули взрезал грудь по диагонали, от низа к подмышке. Рваная рана
уже начала закрываться, но движение привело к тому, что кровотечение усилилось.
Боль — тем более. Лизи вскрикнула, чем только всё ухудшила. Кровь потекла по рёбрам.
Серые пологи вновь начали сужать поле зрения, но усилием воли она их
раздвинула, вновь и вновь повторяя мантру, пока зрение не прояснилось и мир не
принял привычные очертания: Я должна это закончить. Я должна заглянуть за
пурпур. Я должна это закончить и заглянуть за пурпур.
Да, за пурпур. На холме пурпуром был люпин; в её разуме —
тяжёлый пурпурный занавес, который она создала сама (возможно, с помощью
Скотта, наверняка с его молчаливого согласия).
Я заглядывала за него раньше.
Заглядывала? Да.
И я смогу сделать это снова. Заглянуть за него и сорвать эту
чёртову штуковину, если придётся.
Вопрос: она и Скотт хоть раз говорили о Мальчишечьей луне
после той ночи в отеле «Оленьи рога»? Лизи полагала, что нет. У них,
разумеется, были свои кодовые слова, и, видит Бог, эти слова выплывали из-за
пурпура, когда она не могла найти его в торговых центрах или продовольственных
магазинах… не говоря уже о том дне, когда медсестра не нашла его на больничной
койке… и он что-то бормотал о длинном мальчике, когда лежал на асфальте
автомобильной стоянки после того, как Герд Аллен Коул стрелял в него… и
Кентукки… Боулинг-Грин, где он лежал, умирая… Прекрати, Лизи! — Хор голосов. —
Нельзя, маленькая Лизи! — кричали они. — Mein gott, ты не решишься!
Она пыталась забыть Мальчишечью луну даже после зимы 1996
года, когда…
— Когда я снова отправилась туда. — Её сухой голос прозвучал
в кабинете умершего мужа ясно и отчётливо. — Зимой 1996 года я снова
отправилась туда. Отправилась, чтобы привести его назад.
Она произнесла эти слова, и мир не рухнул. Из стен не
материализовались люди в белых халатах, чтобы увезти её в психушку. Более того,
она подумала, что ей стало лучше, и, возможно, удивляться этому не следовало.
Может, когда ты добираешься до сути, правда — это бул, и она хочет одного:
выйти наружу.
— Ладно, вот она и вышла… её часть, история Пола… так теперь
я могу выпить глоток долбаной воды?
Никто не сказал «нет», и, используя край Большого Джумбо
Думбо как опору, Лизи удалось поставить себя на ноги. Тёмные пологи появились
вновь, но она наклонила голову, стараясь обеспечить максимальный приток крови к
тому жалкому подобию мозга, что находилось у неё в голове, и на этот раз ещё
быстрее переборола дурноту. А потом взяла курс на нишу-бар, по собственному
кровавому следу, шла медленно, широко расставив ноги, полагая, что выглядит как
старушка, у которой украли ходунки.
Она добралась до ниши с одной лишь задержкой, когда
посмотрела на валяющийся на полу стакан. Не хотела иметь с ним ничего общего.
Достала другой из буфета, правой рукой (в левой по-прежнему сжимала
окровавленный вязаный квадрат), и открыла кран холодной воды. Теперь вода
лилась легко, трубы практически очистились от воздушных пробок. Она повернула
на петлях зеркало над раковиной, по совместительству выполнявшее и роль дверцы,
и в шкафчике, как и надеялась, нашла пузырёк экседрина Скотта. Открыть
хитроумную крышку, защищающую таблетки от детей, для неё труда не составило.
Поморщилась от запаха уксуса, которым пахнуло из пузырька, проверила дату, до
которой следовало использовать препарат: Июль O5. «Да ладно, — подумала она, —
девушка должна сделать то, что должна».
— Я думаю, это сказал Шекспир, — прохрипела Лизи и
проглотила три таблетки экседрина. Не знала, как много пользы они ей принесут,
но вода была божественной, и она пила, пока желудок не свело судорогой. Лизи
постояла, держась за край раковины бара её умершего мужа, дожидаясь, пока
отпустит судорога. Наконец отпустила. Осталась только боль на разбитом лице и
куда более сильная, пульсирующая боль в порезанной груди. В доме она могла
найти что-нибудь посильнее бодрящих таблеток Скотта (хотя скорее всего тоже
просроченное). Викодин, который прописали Аманде после её последнего акта
членовредительства. Тот же викодин был у Дарлы, а у Канти — даже пузырёк
перколета
[95]
Анди-Банни. Они все, и без всякой дискуссии, пришли к выводу, что
Аманда не должна иметь доступа к сильнодействующим препаратам, потому что у неё
может поехать крыша, и она примет всё и разом. Называйте это «Текиловым
закатом».
Лизи знала, что попытается добраться до дома и викодина
скоро, но не сразу. В прежней манере, широко расставляя ноги, с наполовину
наполненным стаканом воды в одной руке и окровавленным вязаным жёлтым квадратом
в другой, она дошагала до пыльной книгозмеи, где и села, ожидая, как
подействуют на боль три таблетки просроченного экседрина. И пока ожидала, мысли
её вновь вернулись к той ночи, когда она нашла Скотта в спальне для гостей… в
спальне для гостей, но ушедшего.
Я продолжала думать, что никто нам не поможет. Ветер, этот
долбаный ветер…
23
Она слушает, как этот убийца-ветер завывает вокруг дома,
слушает, как снежные гранулы колотятся в окна, зная, что никто им не поможет…
что никто ей не поможет. И пока она слушает, мысли её вновь возвращаются к той
ночи в Нью-Хэмпшире, когда время словно остановило свой бег, а луна дразнила
тени переменчивым светом. Она помнит, как открыла рот, чтобы спросить,
действительно ли он может это сделать, может взять её с собой, а потом закрыла,
зная, что это один из тех вопросов, которые задают, если хочется выиграть
время… а выиграть время стараются только в том случае, если вы по разные
стороны баррикады, не так ли?
