«Неужели вы не понимаете, что культ Я – это просто еще один
культ?» – хочет она сказать, но прежде чем успевает открыть рот, начинается
нападение: появляется рука между ее слегка расставленными ногами, большой палец
грубо проникает между ягодицами, и пальцы щупают лобок через шорты. И это вовсе
не невинное прикосновение ее брата: рука, которая проникла в промежность,
гораздо крупнее руки Уилла и вовсе не невинна. Джесси разворачивается и изо
всех сил бьет битой. Дурная песня звучит из транзистора, звезды светят на небе
в три часа дня, а (ты не умрешь, это не страшно) взрослые люди дурачат друг
друга.
Переполненная яростью, она ждет отца. То, как он поступил с
ней во время затмения, сделало ее жизнь кошмаром, и это называют совращением
несовершеннолетних. Она не хочет стать наказанием за его деяние; она
размахнется крокетной битой и ударит его по лицу, разобьет нос и выбьет зубы, а
когда он упадет на землю, придут собаки и съедят его.
Только это не Том, а Джералд. Он голый. Розовый живот
адвоката нависает над его инструментом любви. У Джералда в руках пара
полицейских наручников. Он протягивает их ей в дневных сумерках. Загадочный
свет звезд играет на поднятом лице, и на скуле стоит марка М-17…
– Давай. Джесс, – говорит он, ухмыляясь. – Не делай вид, что
ты не знаешь правил. Тебе же нравилось. В первый раз ты кончила так бурно. Могу
сказать тебе, что это был самый лучший момент в моей жизни. Теперь я только
мечтаю о таком же. А знаешь, почему он был так хорош? Потому что на тебе не
было никакой ответственности. Почти всем женщинам гораздо больше нравится,
когда мужчина правит, – это доказанный факт, особенность женской психики. Ты
кончала, когда твой отец тебя беспокоил, Джесси? Уверен, что кончала. Некоторые
женщины могут сказать, когда хотят, а другим нужен мужчина, чтобы сказать им,
когда они хотят. Ты из последних. Но все нормально, Джесси, для этого и нужны
наручники. Но только на самом деле они вовсе не наручники и никогда ими не были
– это браслеты любви. Так надень их, радость моя, надень их.
Она поднимает голову и пристально смотрит на него, не зная,
чего хочет: смеяться или плакать. Предмет новый, но риторика супруга слишком
хорошо известна ей.
– Эти адвокатские штуки не работают на мне, Джералд, –
говорит она, – я слишком долго была замужем за одним человеком. И мы оба знаем,
что эти наручники нужны вовсе не мне – они нужны тебе.., для полового
возбуждения, если говорить прямо. Так что оставь при себе эту версию женской
психологии, ладно?
Рот Джералда кривится усмешкой:
– Неплохо, бэби. Мимо, но все равно чертовски хороший
выстрел. Лучшая защита – нападение, не так ли? Наверняка это я тебя научил. Ну
ничего.., сейчас у тебя будет выбор. Или надень эти браслеты, или ударь битой и
убей меня снова.
Она оглядывается по сторонам и видит в смущении и страхе,
что все гости Уилла наблюдают за ее столкновением с этим голым, толстым
мужчиной в очках – и это не только ее семья и друзья детства. Миссис Хендерсон,
ее наставница на первом курсе колледжа, стоит у графина с пуншем, а Бобби
Хэйген, который будет учить ее на старшем курсе, обнимает блондинку, ту самую,
у которой был братишка с товарищами.
Барри, вспоминает Джесси. Ее брата зовут Барри, а ее –
Оливия.
Блондинка слушает, что говорит ей Бобби Хэйген, но смотрит
на Джесси. Ее лицо спокойно, но выглядит несколько отчужденным. На ней кофточка
с изображением дикаря, бегущего по улице города. Позади Оливии стоит Кендал
Уилсон, который наймет Джесси на ее первую работу в школе, и он ест кусок
праздничного шоколадного торта вместе с миссис Пэйдж, ее учительницей музыки.
Миссис Пэйдж выглядит довольно симпатично для человека, который умер от удара
два года назад за стаканом аперитива.
"Странное собрание, – размышляет Джесси. – Все, кого я
когда-то знала, собрались тут, под этим тусклым полдневным небом с горящими
звездами, разглядывая моего голого мужа, и пытаются заковать меня в кандалы, в
то время как Марвин Гэй поет «Мне нужен свидетель».
Затем начинается что-то невообразимое. Миссис Уэртц, ее
учительница в первом классе, начинает смеяться. Старый мистер Кобб, их садовник
до пенсии, на которую он ушел в 1964 году, смеется вместе с ней и показывает
пальцем. Мэдди присоединяется к общему хохоту, и Рут, и Оливия с ожогами на
грудях. Кендал Уилсон и Бобби Хэйген сложились почти пополам от смеха. Они
шлепают друг друга по спине и утирают слезы.
Джесси опускает глаза, смотрит на себя и видит что она тоже
совершенно голая. По ее грудям идет надпись яркой помадой «Юм-Юм с мятой»:
«Папина девочка».
Я должна проснуться, думает Джесси. Если я не проснусь, я
умру от стыда и страха.
Но сон не отпускает ее. Она поднимает глаза и видит, что
раздражающая ухмылка Джералда превратилась в огромную страшную рану. Внезапно
из-за спины мужа высовывается окровавленная морда бродячего пса. Пес тоже
ухмыляется, и голова, которая появляется из его пасти, – это голова ее отца.
Его когда-то ярко-голубые глаза теперь стали серыми; в них видна холодная
усмешка. Вдруг Джесси понимает: это в действительности глаза Оливии, и тут она
начинает задыхаться от всепроникающего минерального запаха воды приморских
озер, едва заметного, но отвратительного…
Она швыряет биту и бежит, рыдая. Но когда она пробегает мимо
жуткого чудища с причудливой цепью, состоящей из отсеченных голов, Джералд
щелкает одним из наручников вокруг ее запястья.
– Я поймал тебя! – кричит он, торжествуя. – Поймал тебя, моя
гордая красотка!
Сначала она думает, что затмение еще не стало полным, потому
что небо продолжает темнеть. Потом она понимает, что, видимо, теряет сознание.
Она чувствует глубокое облегчение и благодарность.
«Не будь глупышкой, Джесс. – ты не можешь потерять сознание
во сне!» В конце концов ей совершенно безразлично, обморок это или просто более
глубокая пещера сна, в которую она вплывает. Важнее то, что она убегает от
кошмара, который действует на нее гораздо хуже, чем поступок отца в тот день:
она убегает, и облегчение кажется в этой ситуации единственным нормальным
ощущением.
Она уже почти проникла в уютную пещеру глубокого сна, когда
появился звук – рваный, отвратительный звук, похожий на спазматический кашель. Она
хочет убежать от этого звука и понимает, что не может этого сделать. Он как
крюк, и этот крюк тащит ее теперь к широкой бледно-серебристой кромке, которая
отделяет сон от реальности.
Глава 12
Бывший Принц, который когда-то принес столько радости Кэтрин
Сатлин, сидел у кухонной двери уже около десяти минут после того, как в
последний раз сходил в спальню. Он сидел, подняв голову, пристально вглядываясь
в темноту. В последнее время он жил впроголодь, но сегодня вечером наелся до
отвала и немного вздремнул. Но теперь его сонливость прошла. Появилась тревога.
Что-то нарушилось в той мистической зоне, где существуют собачья интуиция и
ощущения.
