Джесси была поражена, услышав в голосе матери нечто, весьма
похожее на ненависть.
– Салли…
– Ладно, Том. Она желает остаться тут с тобой? Отлично. С
ней мне всегда сложнее: она будет устраивать вечные стычки с сестрой и ныть,
что должна присматривать за Уиллом. Всю дорогу ныть.
– Салли, Джесси почти никогда не ноет. И она так хорошо…
– Ты плохо ее знаешь! – крикнула Салли, и резкость ее голоса
заставила Джесси вжаться в кресло. – Прости меня Бог, но ты ведешь себя так,
словно она твоя девка, а не дочь!
Теперь уже отец хранил долгое молчание, а когда он
заговорил, его голос был спокоен и холоден.
– А вот это очень гадко и несправедливо, – сказал он
медленно.
Джесси сидела на веранде и смотрела на вечернюю звезду,
чувствуя, что вот-вот упадет в обморок. Это было ужасно. Она ощутила
потребность снова сложить ладонь трубочкой и загадать желание, и на этот раз
отменить все, начиная с просьбы к папе, чтобы он позволил ей остаться с ним
смотреть затмение завтра в Сансет-Трэйлс. Послышался звук отодвигаемого кресла.
– Извини меня, – сказала Салли, и, хотя ее голос все еще
звучал раздраженно, теперь в нем появились нотки раскаяния. – Пусть завтра она
останется с тобой, если это все, что тебе нужно для счастья. Прекрасно! Бери ее
себе!
Затем раздался удаляющийся стук ее каблуков, и через минуту
сработала зажигалка отца: теперь он закурил.
В глазах Джесси закипели слезы – слезы стыда, боли и
облегчения, что это не закончилось еще хуже… Ведь они с Мэдди заметили, что
споры их родителей в последнее время становились все резче и громче. Да и
примирения после этих ссор затягивались.
«Ладно, – перебила она себя. – Надо сменить обстановку,
тогда и мысли станут другими».
Джесси поднялась, сошла по ступенькам с веранды и далее по
тропинке спустилась к озеру. Там она и сидела, кидая камешки в воду, когда
через полчаса к ней подошел отец.
– Солнечное затмение на двоих завтра на веранде, – сказал он
и чмокнул ее в шею. Он побрился, и его кожа была мягкой и гладкой, но все равно
по ее спине пробежали те же иголочки. – Все улажено.
– Она тебя ругала?
– Нет, – протянул он весело. – мама сказала, что ее
устраивает любой вариант.
Джесси уже забыла о своем подозрении, что отец знает гораздо
больше об акустике комнат, чем показывает, а его великодушная ложь так тронула
ее, что она чуть не разрыдалась. Она обняла его и покрыла поцелуями его губы и
щеки. Сначала он изумился. Его руки поднялись и на миг коснулись тугих припухлостей
ее грудей. Мурашки снова побежали по ее спине, но на этот раз они были похожи
на уколы многочисленных иголок. И с ними пришло ощущение странности
человеческих отношений в этом огромном и противоречивом мире.
Его руки опустились на ее спину и мягко держали ее лопатки,
и, сколько они так стояли и полагалось ли стоять так долго, она не знала.
– Я люблю тебя, папочка.
– А я тебя, Чудо-Юдо.
Глава 16
День затмения выдался жарким и влажным, но достаточно ясным.
Прогнозы, что низкая облачность может затруднить наблюдение за солнечным
затмением, не оправдались. Во всяком случае, что касается западной части штата
Мэн.
Салли, Мэдди и Уилл присоединились к «Дарк-скорским
почитателям солнца» около десяти утра, а перед отъездом Салли молча, сдержанно
потрепала Джесси по щеке: она оставляла мужа с дочкой, которую вчера вечером
назвала скрипучим колесом.
Джесси сняла свои шорты и маечку и надела новое летнее
платье, то самое, которое было прелестным (ее не смущали яркие желтые и красные
полосы), хотя и тесноватым. Она использовала немного духов Мэдди (под
очаровательным названием «Мой грех»), мамин дезодорант и яркую помаду «Юм-Юм с
мятой». И хотя Джесси не принадлежала к тем девчонкам, которые все время
крутятся около зеркала, при этом балдея (это был термин ее мамы, которая
кричала обычно: «Мэдди, прекрати балдеть перед зеркалом и иди сюда!»), она
потратила много времени, чтобы уложить волосы, потому что однажды папа похвалил
именно эту прическу.
Когда каждая прядь была на месте, она потянулась к
выключателю ванной, но вдруг остановилась. Девочка, которая смотрела на нее из
зеркала, была уже не девочка, а девушка, и дело было не в платье, которое
плотно облегало ее фигуру, помаде или волосах, собранных в неловкий, но странно
идущий ей шиньон. Девушкой делало ее все это вместе, и сумма значительно
превосходила слагаемые.., почему? Она не могла ответить на этот вопрос.
Возможно, ее прическа обнажила высокие скулы. Или это изгиб спины, очень
чувственный в отличие от мальчишески-плоских бедер. А может, это был ее взгляд
– сияние глаз, которое вдруг появилось сегодня.
Она еще секунду размышляла над этим, глядя на свое
отражение, и вдруг вспомнила слова матери: «Прости меня Бог, но ты ведешь себя
так, словно она твоя девка, а не дочь!» Она прикусила свою розовую нижнюю губу,
наморщила лоб, вспоминая вчерашний разговор, мурашки, которые побежали от его
касания, его руки на ее груди… Она почувствовала приближение дрожи и не
позволила ей овладеть собой. Не имело смысла дрожать, не понимая отчего. И
думать об этом тоже не имело никакого смысла.
«Хорошая мысль», – подумала она и выключила свет в ванной.
По мере того как день сменял утро и приближался момент
затмения, она чувствовала себя все более возбужденной. Она поймала по
транзистору музыкальную программу рок-н-ролла. Ее мать презирала такую музыку и
через несколько минут требовала переключить на классическую. Но папе сегодня
эта музыка очень нравилась, он подпевал и щелкал пальцами в такт. А когда Дюпри
пел «Ты принадлежишь мне», он легко схватил ее в свои объятия и протанцевал по
веранде. Джесси включила плиту в полчетвертого, примерно за час до начала
затмения, и пришла спросить отца, съест ли он два гамбургера или только один.
Она застала его около веранды, у южной стены дома. На нем
были только короткие шорты и фартук. Он попробовал повязать платок на голову,
чтобы спастись от пота, который тек ему в глаза. Он склонился над маленькой
дымной горелкой. Сочетание пиратского платка и шорт придавало ему очарование
юности. Джесси вдруг увидела человека, в которого ее мать влюбилась на
последнем курсе колледжа.
Несколько кусочков стекла – осколков когда-то выбитого окна
– лежали рядом с ним. Он держал стекло над поднимающимся дымом, поворачивая его
под разными углами, словно готовил какой-то особый шашлык. Джесси рассмеялась –
в основном ее рассмешил фартук, – и отец обернулся с ответным добродушным смехом.
Только мимолетно она подумала о том, что, по-видимому, нравится ему в этом
платье. Он же ее отец в конце концов, а не какой-то шустрый мальчишка из
старшего класса ее школы.
