«Нет, это уж слишком, – подумала она. – Вот если бы он
изнасиловал меня, все было бы иначе. А так.., это было просто происшествие,
конечно, неприятное, но если ты хочешь узнать, что такое настоящая беда, то
посмотри на себя и вокруг сейчас. Точно так же я могла бы винить миссис Жилетт
за то, что она ударила меня по руке, когда мне было четыре года. Или прочие
грехи, которые я не отмолила. К тому же то, что он сделал со мной на веранде,
имело продолжение в спальне».
И не нужно сна, чтобы этот эпизод явился перед ее глазами:
он всегда был тут, только руку протяни.
Глава 21
Когда она увидела отца, стоявшего в дверях спальни, первым
инстинктивным движением было скрестить руки и закрыть груди. Потом она
встретила печальный, виноватый взгляд его глаз и опять опустила руки, хотя и
чувствовала, как краска выступает на щеках, делая ее лицо, она знала это,
неживым, кукольным. Ей пока нечего (ну почти нечего) было скрывать, однако она
чувствовала себя совершенно незащищенной и настолько смущенной, что ощутила, как
с головы до ног покрылась гусиной кожей. Она вдруг подумала:
«А что если они вернутся раньше? А что если она войдет
сейчас и застанет меня вот так, без майки?».
Смущение обратилось в стыд, стыд – в страх, и все же, когда
Джесси натянула майку и начала ее поправлять, она ощущала, что ее переполняет
другое, более сильное чувство: это был гнев, почти такая же ярость, как и
вчера, как в тот момент, когда поняла – Джералд знает, что она имеет в виду, но
делает вид, будто не понял этого.
Она рассердилась, потому что не хотела испытывать смущение и
страх. Все же это был взрослый человек, ее отец, и это он испачкал ее трусики,
он должен был испытывать смущение и стыд, но все происходило как-то не так.
Совсем не так!
Когда она привела в порядок майку и заправила ее в шорты,
гнев уполз в свою нору. Но ей продолжало мерещиться, что мать неожиданно
вернулась. И ее не может обмануть то, что Джесси одета: на их лицах просто
написано, что случилось нечто дурное, важное, как жизнь, и столь же гнусное.
Она это чувствовала.
– Что с тобой, Джесси? Голова не кружится?
– Нет.
Она попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. Она
ощутила, как слеза покатилась по щеке, и попыталась незаметно смахнуть ее
тыльной стороной ладони.
– Прости меня! – Голос отца дрожал, и она с ужасом увидела
слезы в его глазах; Господи, все хуже и хуже… – Мне очень жаль…
Он резко повернулся, заглянул в ванную, схватил полотенце и
вытер лицо. Джесси с усилием улыбнулась.
– Папочка?
Он посмотрел на нее через полотенце. Слез больше не было.
Если бы Джесси их не видела, она могла бы поклясться, что их и не было никогда.
Вопрос застрял у нее в горле, но она вынуждена, вынуждена
его задать!
– А мы должны.., должны сказать об этом маме?
Отец судорожно вздохнул. Джесси ждала, и ей казалось, что у
нее сердце бьется в горле. После паузы он ответил:
– Я думаю, да, а как ты полагаешь?
Ее сердце упало.
Она пересекла комнату, подошла к нему, слегка пошатываясь,
словно ее ноги стали ватными, и положила ему руки на шею.
– Пожалуйста, папочка, не надо! Пожалуйста, не говори ей!
Прошу тебя. Пожалуйста… – всхлипывая, она прижалась к его груди.
Он обнял ее, как обнимал всегда.
– Мне тоже не хотелось бы, – сказал он, успокаиваясь, –
потому что мы и так не очень-то хорошо ладим в последнее время, лапа. И меня
удивило бы, если бы ты этого не знала. А это могло бы и вовсе испортить наши
отношения. Она в последнее время.., была не очень-то.., внимательна ко мне, вот
почему это и случилось сегодня… У мужчины есть.., какие-то потребности. Ты
когда-нибудь это поймешь…
– Но если она узнает, она скажет, что это я виновата!
– О нет, я не думаю, – сказал Том, и в голосе его слышны
были удивление и нерешительность. Джесси слушала его слова, как смертный
приговор. – Не-ет, я уверен, что она…
Джесси посмотрела на него широко раскрытыми покрасневшими
глазами.
– Пожалуйста, папочка, не говори ей! Прошу тебя! Пожалуйста,
не надо! Он поцеловал ее в лоб.
– Но.., я должен. Джесси. Мы должны сказать.
– Почему? Почему, папочка?
– Потому что…
Глава 22
Джесси передернулась от страха и холода. Цепочки звякнули:
кольца ударились о стойки. Тусклый свет осеннего утра сочился сквозь восточное
окно. Она снова закрыла глаза.
* * *
– Потому что ты не удержишь это в секрете, – проговорил Том
медленно, – и если уж это выяснится, то лучше для нас обоих, чтобы это стало
известно сейчас, чем через месяц или через год. Или далее через десять лет.
Как умело он манипулировал ею: сначала извинение, потом
слезы, а потом, как у фокусника с платком, – гоп! – и его проблема стала ее
проблемой. Води-води-води – да только не гляди. В конце концов она поклялась
ему, что не выдаст этот секрет никогда, и даже под пыткой, даже раскаленными
щипцами из нее не вытащат этой тайны.
Да, она обещала ему сквозь слезы, сама не своя от страха.
Наконец он перестал качать головой и просто стоял и смотрел в окно суженными
зрачками, сжав губы.
– Ты никогда никому не скажешь… – произнес он через
несколько минут, и Джесси почувствовала облегчение, когда прозвучали эти слова.
Не сами слова были важны, а тон, которым они были сказаны. Джесси слышала этот
тон не раз и знала, что мать не выносит его. Джесси никогда бы не подумала, что
она окажется на месте своей матери. «Я меняю свою точку зрения, – говорил этот
тон, – и хотя это против моих принципов, я уступаю тебе, потому что я умнее».
– Да, – кивнула Джесси. Ее голос дрожал, и она все время
вытирала слезы. – Пап, я никому не скажу, никогда.
– Не только твоей матери, но никому. Никогда, – сказал он. –
Это большая ответственность для маленькой девчонки, Чудо-Юдо. У тебя будут
искушения. Например, ты делаешь уроки после школы с Кэролайн Клайн или Тэмми
Хью, и одна из них рассказывает тебе свой секрет, и ты тоже должна будешь…
– Им?! Никогда-никогда-никогда!
Он, вероятно, увидел правду в ее глазах. Мысль о том, что
Кэролайн или Тэмми узнают, что отец трогал ее, привела Джесси в ужас.
Успокоившись на этот счет, отец приступил к тому, что следовало сделать дальше.
