Да, так это и будет, но скорее всего ваши тела обнаружит
смотритель, следящий за порядком на этом участке побережья. Наверняка он
отвернется, когда будет накрывать твое тело чистой простыней, взятой из твоего
шкафа. Джесси. Он не сможет смотреть на твои пальцы, которые будут торчать
поодиночке, белые и прямые, как поминальные свечки. Или на твой застывший рот с
засохшей пеной в уголках губ… Он не сможет вынести выражение ужаса, застывшее в
твоих зрачках, поэтому он отвернется, когда будет накрывать тебя!" Джесси
нервно закачала головой из стороны в сторону, словно пытаясь отмахнуться от
этих слов.
«Билл вызовет полицию, и они приедут с понятыми и окружным
полицейским врачом. Встанут вокруг кровати, покуривая сигары (Дуга Роу в его
жутком белом плаще со съемочной группой пока сюда не пустят), и, когда врач
откроет простыню, они все скривятся. Да… Полагаю, даже самые крутые из них
скривятся, а кое-кто покинет комнату. А позже те, кто остался, будут их
подкалывать, отпуская шуточки… Те, кто будет стоять у кровати, солидно кивая
головами, согласятся друг с другом, что эта женщина умерла ужасно. Скажут, что
достаточно взглянуть на нее, чтобы это понять, но они не будут знать и
половины. Они не догадаются, что застывший вопль, пена в углах рта и выпученные
глаза объясняются тем, что ты увидела в конце. Тем, что вышло из темного угла.
Твой отец. Джесси, был твоим первым любовником, а последним будет незнакомец с
длинным белым лицом и коробкой, обтянутой человеческой кожей».
– Пожалуйста, замолчи, – простонала Джесси. – Я не могу тебя
слушать!
Но голос не остановился. Он, по-видимому, даже не слышал ее.
Он снова и снова шептал и нашептывал ей в уши, и от него некуда было деться.
«Они отвезут тебя в центральную больницу Огасты, и
патологоанатом произведет вскрытие, чтобы посмотреть, что там у тебя внутри.
Такова обязательная процедура для случаев одинокой или сомнительной смерти, а у
тебя и то, и другое. Он не без труда сможет установить твою последнюю пишу –
чисбургеры с салями от Амато, – возьмет частичку твоего мозга, чтобы изучить ее
под микроскопом, и назовет все это смертью от несчастного случая. „Леди и
джентльмен играли в свою игру, – скажет он, – только джентльмен выбрал
неудачное время для сердечного приступа, и в самый критический момент леди
осталась одна.., ну, лучше не будем об этом. Лучше не восстанавливать события.
Достаточно сказать, что она умерла ужасной смертью, – стоит лишь посмотреть на
нее…“ Именно так об этом будет сообщено общественности, Джесс. Может, кто-то и
заметит, что нет твоего обручального кольца, но никто не станет об этом
особенно беспокоиться или врач обратит внимание, что нет одной из малых костей,
скажем, третьей фаланги на правой ноге – исчезла. Это мы знаем, где она будет,
ага? По сути дела, уже знаем, Джесс. Мы знаем, кто заберет их. Ночной
незнакомец. Мы знаем, что он…» Джесси упала головой на подушку, чтобы
вытряхнуть эту чепуху вон из сознания. Она причиняла боль, невыносимую боль, и
Джесси с облегчением отметила, что голос постепенно замолк, как будто кто-то
его выключил регулятором громкости.
– Иди к черту, – устало сказала она, – ничего другого я тебе
не скажу.
Она видела теперь луч солнечного света, и он засверкал на
каком-то предмете, лежавшем в полуметре от вытянутой руки Джералда. Маленький
светлый предмет с тонким ободком из золота, и сначала Джесси подумала, что это,
видимо, кольцо, но для кольца он слишком мал. Вероятно, не кольцо, а серьга с
жемчужиной. Когда ночной гость показывал ей свою коробку, перебирая там кости и
драгоценности, она упала на пол.
– Нет, – прошептала Джесси. – Это невозможно.
Но серьга была там; она сверкала в лучах восходящего солнца,
в этом не было сомнения, как и в существовании тела мертвого Джералда, который,
казалось, указывал на нее. Жемчужина, а вокруг нее тонкий ободок золота.
– Это моя! Она была в шкатулке с самого лета, и теперь я
вижу ее здесь! – прошептала Джесси.
Но у нее была только одна пара серег такого типа, и там был
другой ободок; кроме того, полы натирали совсем недавно, и если бы полотер
увидел тут серьгу, он наверняка положил бы ее на столик или себе в карман.
Но там, около сироты серьги, было что-то еще. «Нет, ничего
там нет, и не говори об этом! Если там что-то и есть, не смотри туда». Но она
не могла не смотреть туда. Ее глаза скользнули по серьге и остановились около
двери в прихожую. Там было небольшое пятно высохшей крови. Это была кровь
Джералда. С кровью было все ясно, но там был след, вот в чем дело… Он мог быть
там и раньше! Но как она ни хотела бы верить такому предположению, вчера следа
там не было. Вчера пол был совершенно чист. Ни она, ни Джералд не могли
оставить этот след. Там был грязный отпечаток ботинка, и эта грязь скорее всего
с лесной тропы, которая шла здесь неподалеку от озера, а потом уходила лесом на
юг, к Моттону.
Видимо, действительно кто-то был рядом с нею в спальне этой
ночью.
Эта мысль вытеснила все другие из ее обезумевшего мозга, и
Джесси вновь начала плакать. Она зарыдала, и эти звуки вызвали недовольство пса
за дверью. Он ощерил клыки и зарычал. Но у него была отличная интуиция. Звуки
не несли ему опасности – это был голос самки Хозяина, Кроме того, жуткий запах
черного существа, которое появлялось ночью, был теперь на ней. Это был запах
смерти.
Бывший Принц успокоился, закрыл глаза и снова заснул.
Глава 25
Наконец ей вновь удалось обрести контроль над своими
чувствами. Живительно, но успокоение принесло чтение мудрой мантры Норы
Каллигэн. – Один – произнесла она чужим голосом в тишине спальни, – на ступне –
маленькие пальчики, сели в ряд, как зайчики. Два – ножки мои дивные, стройные и
длинные… Джесси продолжала читать стишки, насколько помнила, пропуская и путая
их порядок, с закрытыми глазами. Она повторила их несколько раз. Она не
замечала, что совсем переиначивает некоторые строчки, но ее сердце начало биться
медленнее, и страх уходил.
Шесть раз повторив волшебные строки Норы Каллигэн, она
открыла глаза и посмотрела вокруг, как человек, проснувшийся после короткого
здорового сна. Тем не менее в угол у шкафчика она не смотрела. Она также не
хотела смотреть на серьгу и уж, конечно, менее всего на след.
«Джесси? – голос был мягкий, но настойчивый. Джесси
подумала, что это голос Хорошей Жены, только на сей раз без ее обычного
увещевания. – Джесси, могу я сказать кое-что?» – Нет, – ответила Джесси сразу
же своим новым, шершавым, как наждак, голосом. – Отправляйся в отпуск. Вы все
надоели мне, паскуды.
«Пожалуйста, Джесси, прошу, выслушай меня!» Она закрыла
глаза и поняла, что видит ту часть своей личности, которую окрестила Хорошей
Женой Бюлингейм. Та стояла с опущенной головой, а теперь подняла голову. Волосы
упали с ее лица, и в какой-то миг Джесси увидела с изумлением, что это не
Хорошая Жена, а девочка-подросток.
