Все эти беды должны были бы вытеснить из ее сознания страх
перед ночным гостем, но время шло, а белолицый незнакомец все глубже проникал в
ее мозг. Она все время видела его фигуру в кружке света, который еще остался в
ее угасающем сознании, и, хотя деталей его одежды Джесси не могла разобрать,
она ясно различала злобную усмешку провалившихся губ, которая все сильнее
изгибала его рот по мере того, как солнце двигалось к западу. Он держал свою
коробку открытой, а в ее ушах звучал стук костей и драгоценных камней, которые
он время от времени перемешивал правой рукой.
Он придет и заберет ее. Он придет, когда стемнеет.
Молчаливый зловещий незнакомец, белолицый призрак…
«Для тебя уже нет тайн, Джесси. Это была Смерть, и ты ее
видела, как это бывает с людьми, умирающими в одиночестве. Да, они ее видели –
это отпечатывается на их замерших лицах, ты можешь прочесть это в их полных
ужаса глазах. Это старуха Смерть, и, когда солнце сегодня зайдет, она снова
придет за тобой».
После трех часов ветер снова поднялся. Задняя дверь опять
стала скрипеть и стучать. Вскоре замолчала пила, и теперь было слышно, как
волны бьются о скалы. Гагара замолкла; возможно, она улетела на юг, а может,
выбрала другую часть озера, куда не доносятся странные крики из летнего
коттеджа.
«Я теперь тут одна. – подумала Джесси. – Пока не придет
ночной гость».
Она уже не пыталась представить его простой игрой
воображения: слишком хорошо она его видела и слышала.
Новая судорога впилась в левую руку, и ее лицо исказилось
гримасой боли. Казалось, в ее сердце одну за другой вонзали иглы. Нервный узел
в солнечном сплетении вспыхнул, как сухая солома. Эта боль была новой и очень
острой – такой боли она еще не испытывала. Боль эхом отразилась в ее голове. Она
пыталась кричать, но голоса не было. Свет померк в глазах. В какой-то миг она
почувствовала, что это конец: но приступ прошел.
Она медленно приходила в себя; пот струился по телу; голова
бессильно откинулась назад, спутанные волосы застилали глаза. На некоторое
время она забыла о жажде – все ее внимание сейчас было сконцентрировано на этом
пучке нервов под грудью: действительно ли боль ушла или она сейчас вспыхнет
снова? Она ушла.., но ненадолго, с обещанием снова вернуться. Джесси закрыла
глаза, молясь ниспослать ей сон. Даже короткое забвение среди этой долгой и
мучительной агонии было бы прекрасно.
Но сон не приходил, а пришла Чудо-Юдо, девочка-подросток, и
без колодок. Теперь она была свободна, как птица: соблазнительница или
соблазненная, Бог его знает, и пришла ли она из обычного пуританского городка
Новой Англии или еще откуда, но она была торжествующе свободна и одна, и она не
пыталась прятать глаза, чтобы проходящий парень не подмигнул ей. Трава была
темно-зеленого цвета: далеко, на склоне холма, паслись овцы. Колокол, который
Джесси слышала раньше, так же посылал в темнеющее небо свои монотонные звоны.
На ней была голубая фланелевая ночная рубашка с большим
желтым кружевом в центре – не слишком пуританское одеяние, но зато достаточно
удобное, ибо оно укрывало ее с ног до шеи. Джесси любила эту рубашку и была
рада снова ее увидеть.
Она носила ее между пятнадцатью и двадцатью годами, пока
наконец Рут не убедила ее выбросить эту штуку в мусорную корзину.
Волосы девочки, которые совершенно закрывали лицо, когда она
нагибалась, теперь были завязаны сзади темно-синей лентой. Она выглядела
взволнованной и счастливой, что совершенно не удивило Джесси. Ведь она все же
вырвалась из пут, и Джесси была рада за нее, но хотелось сказать этой девочке,
чтобы она не просто безумно пользовалась своей свободой, но ценила и берегла
ее, как самую большую драгоценность.
«Я все-таки, видимо, уснула, – смутно подумала Джесси, –
потому что все это, конечно, сон…» Еще одна судорога, не такая сильная, как та,
что свела солнечное сплетение и охватила правое бедро. Она открыла глаза и
увидела все ту же спальню, на стенах которой уже лежали длинные косые тени.
Сумерки быстро приближались. Джесси услышала скрип и стук задней двери,
почувствовала запах пота и мочи, тяжелое, хриплое дыхание. Это она. Ничего не
изменилось. Ее руки озябли – значит, они еще живы. Трудно понять, спала она или
нет. Вспоминала все это или видела сон?
«Я могу это повторить», – подумала Джесси и закрыла глаза. И
снова она была на лугу у городка, и девочка с ярким желтым кружевом смотрела на
нее приветливо и ободряюще.
«Есть одна вещь, которую ты не попробовала, Джесси…» «Нет, –
сказала она Чуду-Юду, – я все пробовала, поверь мне. И знаешь, если бы я не
выронила этот чертов крем, когда пес внезапно появился и напугал меня, я смогла
бы вырваться из левого наручника. Это был несчастный случай, что пес явился в
тот момент, вот и все. Не судьба, карма. Или что-то еще».
Девочка подходила ближе, и трава шелестела вокруг ее голых
ног.
«Не левый, Джесси, ты можешь вырваться из правого. Это
опасно, но я уверяю тебя, – это возможно. Главный вопрос в том, действительно
ли ты хочешь жить?» «Естественно, я хочу жить!» Она подошла еще ближе. Эти
глаза – цвета дыма, который вот-вот станет голубым, – теперь, казалось,
проникали сквозь ее тело прямо в сердце.
«Хочешь? Я сомневаюсь».
«Ты что, сошла с ума? Неужели ты думаешь, что я хочу лежать
тут, прикованная к этой кровати, когда…» Глаза Джесси – после всех прожитых лет
они так и не смогли стать совсем голубыми – медленно открылись. Она обвела
комнату взглядом, полным решимости. Увидела останки мужа, который лежал теперь
в странной позе, уставясь взглядом в потолок и вытянув руку с указательным
пальцем в сторону двери.
– Я не хочу быть прикованной к этой кровати в темноте, когда
он явится снова, – произнесла она, обращаясь к пустой комнате.
«Закрой глаза, Джесси».
Она закрыла их. Чудо-Юдо стояла в своей старой фланелевой
рубашке спокойно и смотрела на нее, Джесси теперь увидела и другую девушку –
толстушку с прыщами, которая не была столь удачлива, как Чудо-Юдо; для нее не
было избавления, если только не считать избавлением смерть, – эту гипотезу
Джесси склонна была признать. Толстушка умерла от инсульта или от сердечного
приступа; ее лицо имело фиолетовый цвет грозовых туч, один глаз вылез из
орбиты, а другой был раздавлен, как спелая виноградина. Изо рта вывалился
искусанный в муках красный, кровавый язык.
Джесси обернулась к Чуду-Юду в ужасе.
«Я не хочу, чтобы все так закончилось. Что бы ни произошло
со мной, я не хочу так закончить. Как ты вырвалась?» «Выскользнула, – ответила
Чудо-Юдо с открытой улыбкой, – ускользнула от дьявола и полетела к Земле
Обетованной».
Джесси, несмотря на изнеможение, почувствовала прилив гнева.
«Ты что, не слышала, о чем я говорила? Я уронила эту чертову
баночку с кремом „Нивея“! Пес неожиданно вошел и уставился на меня, рука у меня
дрогнула, и она упала! Как же могу я…» «Потом я вспомнила затмение, – сказала
Чудо-Юдо нетерпеливо, будто устав от каких-то условностей. – Именно поэтому я
вырвалась. Я вспомнила затмение и все, что случилось на веранде во время
затмения. Ты должна все вспомнить. Думаю, это единственный шанс вырваться. Ты
теперь должна открыть глаза и увидеть всю правду».
