Прочитанные ею истории обычно повествовали о том, что
человеческий разум реагирует на экстремальные ситуации так же, как осьминог,
который, ощущая опасность, выпускает маскирующую жидкость. Шок все скрывает
пеленой беспамятства. Так было во многих случаях с людьми, которых захватывали
вместе с самолетами или вытаскивали из горящих домов, людьми, которые попадали
в автокатастрофы или завалы в шахте. Она читала даже про одну даму, парашют
которой не раскрылся и которая тем не менее сказочным образом осталась жива –
она упала в трясину.
Ее спросили: на что это похоже – падать с неба? Что вы
подумали в тот момент, когда ваш парашют не раскрылся и вы поняли, что он уже
не раскроется? А дама ответила: «Я не помню. Я помню, как пускач похлопал меня
по спине, а по радио слышалась какая-то попса, но следующее, что я помню, – это
я лежу на носилках и спрашиваю одного из мужчин, которые меня несут, серьезно
ли я расшиблась. А все, что посередине. – просто сплошной туман. Думаю, я
молилась, но и это не могу утверждать наверное».
«Наверное, ты помнишь все, моя попрыгунья, – подумала
Джесси, – и солгала им, как и я. И, возможно, по тем же причинам. Насколько я
поняла, каждый из героев этих историй и каждая книга, повествующая о них,
врут».
Возможно, кто-то и запамятовал все. Так или нет, но она
помнила каждую секунду, которую провела, прикованная к кровати. От момента,
когда ударила Джералда ногой в пах, и до последнего жуткого мига, когда,
посмотрев в зеркальце на ветровом стекле, увидела это мерзкое существо на заднем
сиденье «мерседеса». Она помнила все до мельчайших подробностей. Помнила эти
мгновения днем и, увы, ночью тоже, в жутких снах они возвращались к ней еще
более страшными, когда бокал с водой скользил по наклоненной полке, срывался и
разбивался об пол, а бродячий пес игнорировал холодное мясо на полу ради
горячего на кровати и при этом в углу маячил ночной гость и вопрошал голосом
отца: «Ты любишь меня, Чудо-Юдо?», – да еще и какие-то личинки извергались из
его торчащего пениса.
Но вспоминать пережитое и рассказывать об этом кому-то
другому – разные вещи, хотя бы эти воспоминания и сны мучили и заставляли
кричать по ночам. Она потеряла семнадцать фунтов веса с октября, снова начала
курить (полторы пачки в день), не могла заснуть без снотворного, ее формы перестали
быть формами, голова стала седой. Ну, с этой последней бедой она могла
справиться – уже пять лет или даже больше она красилась, – однако у нее не
хватало решимости набрать номер салона «Очарование» в Вест-Бруке и назначить
сеанс. Кроме того, для кого ей было прихорашиваться? Или она собиралась пойти
по барам?
«Ничего себе идея, – подумала Джесси. – Там какой-нибудь
парень спросит, может ли он угостить меня коктейлем. А я скажу, что да, может,
и пока бармен будет готовить налиток, я расскажу ему будничным тоном, что со
мною произошло и какие сны мне снятся. Интересно будет посмотреть, как он от
меня сбежит».
В середине ноября, когда она убедилась, что полиция и газеты
оставили ее в покое, а сексуальный аспект ее истории удалось скрыть, она снова
решила попробовать полечиться у Норы Каллигэн. Вероятно, она просто не хотела
сидеть оставшиеся тридцать или сорок лет жизни в одиночестве и изматывать себя,
переживая происшедшее. Как изменилась бы ее жизнь, если бы в свое время она
сумела объяснить Hope, что случилось в день затмения? И может, все было бы
иначе, если бы та девушка не пришла на семинар в Ньюуорте? Может, и ничего бы
не изменилось.., а возможно, и очень многое.
Она позвонила в одну из контор, с которыми Нора была
связана, и была как громом поражена, узнав, что Нора умерла от лейкемии год
тому назад. Девушка секретарь спросила, не желает ли Джесси встретиться с
Лорелом Стивенсоном, но Джесси помнила этого Лорела: высокий, с черными
волосами, темными глазами и лицом гомика. Она сказала девушке, что подумает. И
с консультантами было покончено.
За эти три месяца у нее были хорошие (когда она не боялась
выйти на улицу) и плохие дни (когда она боялась покинуть даже комнату, не
говоря уже о доме), но только Брендон Майлерон более или менее был в курсе
того, что произошло с Джесси Бюлингейм в доме на озере… И он не верил в
некоторые детали этой истории. Особенно сначала.
– Не было серьги с жемчугом, – сообщил он ей наутро после
того, как она рассказала ему о незнакомце с длинным белым лицом. – И не было
следа на полу. Во всяком случае, в официальных полицейских отчетах.
Джесси пожала плечами и промолчала. Она могла бы сказать ему
кое-что, но решила лучше промолчать. Ей нужен был внимательный собеседник в эти
первые недели после освобождения из коттеджа на озере, и Брендон прекрасно
справился с этой задачей. И она не хотела, чтобы безумные идеи и слова
оттолкнули его. Кроме того, она допускала, что Брендон прав. Может,
действительно, ее визитер был всего лишь игрой теней и лунного света.
Мало-помалу она сумела убедить себя, что ее ночной гость был
создан игрой теней на стене и ее воображением. Если это и было так, то, не будь
этой игры, она никогда бы не придумала тот эксперимент с бокалом. И даже если
бы взяла его, не выдумала бы фокус с карточкой в качестве трубки для питья.
Нет, ее воображение вполне имело право на галлюцинации: ведь в ту глухую,
страшную ночь она была совершенно одна. «Любое выздоровление, – подумала
Джесси, – начинается с отделения фантазий от реальности». Она сказала об этом
Брендону, а он улыбнулся, поцеловал ее в висок и сказал, что она на пути к полному
выздоровлению.
Однако в прошлую пятницу ей попалась статья на региональной
полосе «Геральда», и она разрушила построенный ею карточный домик. История
Реймонда Эндрю Жобера за неделю прошла путь от колонки между светскими
сплетнями и полицейскими новостями до огромных заголовков на первой странице. А
вчера.., через семь дней после того, как имя Жобера появилось в региональной
хронике…
Раздался стук в дверь, и ее сковал мгновенный приступ
страха. Лишь через несколько секунд ее сознание дало отбой.
– Мэгги? Это ты?
– Конечно, я, мэм.
– Входи.
Мэган Лендис, которую Джесси наняла в декабре (как раз когда
поступил по почте первый солидный страховой чек), вошла со стаканом молока на
подносе. Маленькая розовая таблетка притаилась рядом. При виде стакана правая
рука Джесси начала зудеть. Это была знакомая реакция, хотя в последнее время
она появлялась все реже. Хорошо еще, что прекратились эти судороги и ощущения
сдираемой кожи. До Рождества Джесси не могла себе представить, что когда-либо
будет пить из стеклянного стакана.
– Как наша лапка сегодня? – спросила Мэгги, словно она
почувствовала зуд в руке Джесси. Впрочем, Джесси это не удивило – Мэгги
прекрасно ее понимала.
Рука, о которой шла речь, теперь лежала, освещенная солнцем:
свет и отвлек Джесси от того, что она печатала на компьютере: на руке была
надета черная синтетическая перчатка с узором. Джесси полагала, что дизайн
перчатки для ожогов (а так называлась ее перчатка) успешно прогрессирует
благодаря несчастным случаям и войнам. Она не отказалась носить перчатку и была
благодарна врачам. После третьей пересадки кожи она поняла, что благодарность
является одним из мостов, по которым люди бегут от безумия.
