– Неплохо, Мэгги.
Левая бровь Мэгги высоко поднялась, выразив недоверие к ее
словам.
– Да? Но вы работаете на этом компьютере уже три часа, а
вашей руке, я уверена, совсем это не нужно.
– Я что, правда сижу тут уже?.. – Она посмотрела на свои
часы и убедилась, что так и есть. Указатель страниц на экране монитора
свидетельствовал, что она всего лишь на пятой странице текста, к которому
приступила после завтрака. А сейчас уже время ленча, и Джесси осознала, что
Мэгги и ее бровь совершенно правы: рука и правда чувствовала себя неважно. Надо
было сделать перерыв.
Она приняла таблетку и запила ее молоком. Допивая молоко,
она перечитала последние строчки на экране:
"Никто не нашел меня той ночью. Я проснулась в машине
на заре следующего дня. Двигатель в конце концов остановился, но машина была
еще теплой. Я слышала, как птицы поют в лесу, и сквозь ряды деревьев могла
видеть озеро, похожее на стальное зеркало, с клочьями поднимающегося тумана.
Вид был очень красивый, но я уже ненавидела это озеро, как ненавижу его до сих
пор. Ты можешь это понять, Рут? Я не могу…
Рука сильно болела – действие экседрина прекратилось, – но,
кроме боли, я еще испытывала всепоглощающее чувство покоя и довольства. Но
что-то мне стало мешать. Сначала я не могла понять, в чем дело. Но все же
вспомнила. Ну да, ночной визитер – он сидел на заднем сиденье и шептал мне в
ухо имена моих голосов!
Я посмотрела в зеркало и увидела, что сзади пусто. Я
почувствовала облегчение, но затем…" На этом месте текст обрывался, и
курсор призывно мигал в конце последнего слова. Он как бы звал ее вперед, и
вдруг Джесси вспомнила фразу из книги Кеннета Патчина: «Смелей, дитя, ведь,
если бы мы хотели причинить тебе вред, неужели ты думаешь, что мы плутали бы по
темным тропинкам этого леса?» «Логично», – подумала Джесси и перевела глаза с
экрана монитора на лицо Мэгги Лендис. Джесси относилась с большой симпатией к
энергичной ирландке – и многим была ей обязана, – однако она не хотела бы,
чтобы этот текст видели посторонние.
Но Мэгги не смотрела на экран монитора; она любовалась видом
сверкающего залива за окном. Солнце светило, и, хотя снег еще шел, видно было,
что он кончается.
– Дьявол бьет жену, – заметила Мэгги.
– Что-что? – спросила Джесси с улыбкой.
– Так моя мать говорила, если в снегопад начинало светить
солнце. – Мэгги казалась удивленной, когда протянула руку за пустым стаканом. –
Честное слово, не могу сказать, что это значит.
Джесси кивнула. Удивление на лице Мэгги переросло в нечто
иное: Джесси показалось, что это изумление. Сначала она не поняла, почему Мэгги
так на нее смотрит, но потом до Джесси дошло – и это было очень просто. Улыбка.
Мэгги никогда не видела ее улыбки. Джесси даже хотела было заверить ирландку,
что все в порядке и улыбка для нее – не такая уж редкость. Вместо этого она
сказала:
– А моя мать говорила: «Солнце светит каждому по-своему». Я
тоже никогда не понимала этой загадочной фразы.
Теперь Мэгги перевела взгляд на «Мак», но это уже был взгляд
деловой; он как бы говорил:
«Время оставить ваши игрушки, миссис».
– Эта таблетка принесет вам сон, если вы ее чем-нибудь
заедите. У меня там суп на плите, и вас ждет сандвич.
Суп и сандвич – еда детства, ленч после отмены занятий в
школе из-за непогоды: ленч, который ты всегда любила. Это было удивительно, но…
– Я пропущу, Мэгги.
Мэгги нахмурила лоб, и уголки ее губ поползли вниз. Это
выражение появлялось часто в первые недели ее работы в доме, когда Джесси,
чувствуя сильную боль, хотела принять еще одну таблетку и иногда даже плакала,
но Мэгги никогда не уступала ее слезам. Джесси, видимо, и наняла ее, потому что
почувствовала с первого взгляда, что у ирландки твердый характер. Но на этот
раз Мэгги своего не добьется.
– Вам надо поесть, Джесс. Вы стали как скелет. – Ее взгляд
остановился на перегруженной пепельнице. – И эту дрянь тоже надо бросить.
«Я не позволю тебе этого, моя гордая красотка», – услышала
она голос Джералда и вздрогнула.
– Джесси? Что с вами? Не сквозит?
– Нет, спасибо. Гусь прошел по моей могиле, вот и все. – Она
слабо улыбнулась. – Что-то мы сегодня похожи на сборник старых пословиц,
правда?
– Но вас же предупреждали врачи, что слишком много работать…
Джесси вытянула свою руку в черной перчатке и прикоснулась к
левой руке Мэгги.
– Смотри, моя рука совсем хороша, правда?
– Да, но нельзя же стучать ею по клавишам три с лишним часа
без передышки! Когда я вошла, у вас на лице была написана мысль принять вторую
таблетку. Без этой машины вы бы выздоровели гораздо раньше, чем ожидает доктор
Мальоре. Конечно…
– Тем не менее она становится все лучше и лучше, и это
хорошо.., верно?
– Конечно, хорошо. – Ирландка посмотрела на Джесси, словно
та была сумасшедшая.
– Ну а теперь мне надо все же кое-что сделать. Первое –
дописать письмо одной моей хорошей подруге. В прошлом октябре, когда мне было
тяжело, я пообещала, что если выберусь оттуда, то напишу ей письмо. Я все время
откладывала. И теперь наконец пытаюсь написать его и должна закончить. После
перерыва трудно будет за него снова приняться.
– Но таблетка…
– У меня достаточно времени, чтобы закончить, распечатать
его и сунуть в конверт, прежде чем придет сон. Потом я надолго засну, а когда
проснусь, съем ранний ужин. – Она тронула руку Мэгги правой рукой – жест
убеждения, неловкий и одновременно нежный. – Такой сытный. Однако выражение
лица Мэгги не менялось.
– Нехорошо пропускать время еды, Джесси, и вы знаете это.
Джесси сказала мягко:
– Спасибо за заботу, Мэгги, но некоторые вещи важнее еды, вы
ведь это знаете так же хорошо, как и я?
Мэгги взглянула в сторону экрана, вздохнула и кивнула. Она
заговорила, как женщина, сочувствующая некоему сентиментальному настроению,
которое сама не разделяет:
– Наверное, так. И даже если не так, вы тут хозяйка.
Джесси благодарно кивнула, осознавая, что ее поняли и
согласились.
– Спасибо, Мэгги.
Брови Мэгги снова приподнялись.
– А если я принесу сандвич и оставлю его на краю стола?
– Идет, – улыбнулась Джесси. На этот раз Мэгги тоже
улыбнулась. Когда через три минуты она принесла сандвич, зеленоватое отражение
экрана мерцало на задумчивом лице Джесси, которая медленно печатала. Ирландка
не принадлежала к разряду прислуги, старающейся постоянно оставаться в тени, –
она бы не прошла на цыпочках, даже если бы от этого зависела ее жизнь, – но
Джесси не заметила, как Мэгги снова вошла. Джесси перестала печатать, вытащила
из верхнего ящика стола несколько газетных вырезок и углубилась в них. Там были
фотоснимки, на которых застыл странный человек с узким яйцеобразным лицом.
Глубоко сидящие глаза были черны, круглы и совершенны пусты; эти глаза
напоминали Джесси гномов из мультфильмов. Выпяченные губы были тонки по краям и
так пухлы посередине, что походили на треснувшую сливу под острым лезвием носа.
Пережитое нахлынуло снова.
