Мне хочется лучше узнать его и больше рассказать о себе. Обо мне настоящей, незамужней, той, какой я была до того, как оказалась запертой в этих стенах, о той Рейн, что жила в опасном месте, но наслаждалась полной свободой. Я открываю рот, но Габриель не дает мне сказать ни слова. Он хватает меня за руку и увлекает за собой в один из темных боковых коридоров. Я уже готова возмутиться подобным обращением, как до меня доносится непонятный стук. Он все приближается.
Мы прижимаемся к стене, пытаясь слиться с тенью, которая нас окружает. Стараемся, чтобы даже белки глаз не были заметны в полумраке.
Голоса все ближе:
– …кремация, конечно, исключена.
– Жаль резать бедняжку.
Вздох. Кто-то цокает языком.
– Все к лучшему, если это поможет спасти жизни другим.
Голоса мне незнакомы. Даже если придется провести в этом доме остаток жизни, мне все равно не удастся заглянуть в каждую комнату, познакомиться со всеми слугами. Голоса совсем рядом, и я вижу, что это не обслуживающий персонал. Они все в белом, на головах белые капюшоны, такие носили в лаборатории мои родители, лица спрятаны за пластиковыми вставками. На них костюмы химической защиты. Они везут каталку.
Габриель схватывает меня за руку и крепко ее сжимает. Не знаю зачем. Я сначала вообще не понимаю, что происходит, и тут каталка оказывается рядом с нами, и я вижу, что на ней.
Тело прикрыто простыней. С края каталки свешиваются длинные светлые пряди и холодная белая рука с ногтями, все еще покрытыми розовым лаком. Это Роуз.
7
Я, затаив дыхание, провожаю каталку глазами. Поскрипывание колесиков и отчетливый звук шагов слабеют. Время словно остановилось. Мы стоим молча, не шевелясь, пока не становится ясно, что опасность миновала. У меня сжимается горло так, будто я все эти минуты провела под водой.
– Куда они ее повезли? – выдыхаю я.
Даже в полумраке на его лице ясно читается грусть. Он качает головой.
– Видимо, в лабораторию Распорядителя Вона, – говорит он. – Он уже много лет ищет противоядие.
– Но, – сиплю я, – это же Роуз.
– Я знаю.
– Линден никогда бы этого не допустил.
– Может, и нет, – соглашается Габриель. – Но мы ему об этом все равно не скажем. Мы ничего не видели. Здесь никогда не были.
Мы находим работающий лифт и возвращаемся на кухню. Шум здесь стоит невообразимый: грохот кастрюль, стук тарелок, крики старшей поварихи, отчитывающей «разгильдяя этакого». Раздается взрыв смеха. Они даже не подозревают, что сейчас несколькими этажами ниже столь нелюбимую бывшую хозяйку везут куда-то по холодным длинным коридорам.
– Эй, посмотрите-ка, блондиночка вернулась! – доносится чей-то голос.
Похоже, у меня появилось новое имя. Хотя женам не разрешается покидать свой этаж, незаметно, чтобы на кухне кто-нибудь возражал против моего присутствия. Мне от них ничего не надо, и это, судя по рассказам Габриеля, выгодно отличает меня от двух других жен Линдена – покойной Роуз и юной Сесилии (последнюю они окрестили «соплячкой»).
– Что у тебя с лицом, блондиночка? Оно все в красных пятнах.
Осторожно дотрагиваюсь до припухших век. Они напоминают мне о слезах, пролитых, как мне сейчас кажется, в прошлой жизни.
– У меня аллергия на ракообразных, – откликаюсь я, пряча влажный носовой платок в карман. – А эта вонь уже до нашего этажа добралась. Вот глаза и опухли. Вы что, смерти моей добиваетесь?
– Она сама захотела сюда прийти и все вам высказать, – с готовностью подтверждает Габриель.
Пока мы идем на кухню, я изо всех сил стараюсь изобразить отвращение, хотя на самом деле эти ароматы напоминают мне о доме. Чувствую, как ко мне возвращается аппетит.
– У нас есть заботы и поважнее, чем думать о твоей диете, – бросает старшая повариха и, откинув прядь волос с покрытого испариной лба, кивает на окно.
Небо приобрело странный зеленый оттенок. Облака прорезают вспышки молний. Меньше часа назад вовсю сияло солнце, а воздух звенел птичьими трелями.
Кто-то протягивает мне небольшую картонную коробку, наполненную клубникой.
– Свежая. Только сегодня утром привезли.
Мы с Габриелем берем по пригоршне ягод и едим их, не отходя от окна. Пробовать на вкус ярко-красную клубнику мне так же было непривычно, как есть чернику насыщенного, темно-синего цвета. Рот наполняется сладостью, а мелкие зернышки застревают между зубами.
– А что, она уже пошла? – уточняет Габриель. – Вроде рано еще для клубники.
– Не удивлюсь, если нас в этом году ждет неслабый ураган, – роняет один из поваров и, опустившись на колени, заглядывает в духовку. Судя по нахмуренным бровям, увиденное его не радует. – Балла на три.
– И что это значит? – интересуюсь я и отправляю в рот очередную ягоду.
– Это значит, что трех нам известных принцессок запрут в темнице, – свистящим шепотом разъясняет мне старшая повариха.
Я чуть было не принимаю ее слова за чистую монету, как она хлопает меня рукой по плечу и со смехом говорит:
– Когда дело касается его жен, Комендант Линден ничего не оставляет на волю случая. Если ветер усилится, вас отправят пережидать ураган в специальное убежище. Но ты не волнуйся, блондиночка. Там вполне себе уютненько. Мы-то в это время будет вам здесь еду наготавливать.
– Вы что, работаете во время урагана?
– Да не переживай ты об этом, – говорит Габриель и добавляет с усмешкой: – С домом ничего не случится.
Судя по раздавшемуся смешку, он понимает: это как раз то, чего бы я хотела. Мы обмениваемся взглядами, и я впервые вижу, как его губы раздвигаются в настоящей улыбке. Улыбаюсь в ответ.
Но уже несколько минут спустя, когда мы поднимаемся в лифте на мой этаж, нас окутывает темное облако, не менее гнетущее, чем грозовые тучи за окном. Между нами тележка, груженная подносами с едой. У всех, кроме меня, на обед раковый суп. Мне же, как страдающей аллергией на ракообразных, достается курица. Молчим. Пытаюсь не думать о Роуз, но мне не вырвать из памяти ее безжизненную руку, выглядывающую из-под простыни. Руку, которой она еще пару дней назад заплетала мне волосы. Вспоминаю печаль в глазах Линдена. Что бы он сказал, если бы узнал, что его первую любовь, девчушку, которая в апельсиновой роще кормила лошадей сахаром с ладошки, сейчас препарируют в его же собственном доме?
Возвращаюсь к себе в комнату, но за обед не сажусь. Вместо этого решаю принять ванну. Пока лежу в горячей воде, застирываю носовой платок Габриеля. Вглядываюсь в вышитые на кусочке ткани цветы, стараясь представить себе, в каком месте и времени они могли бы существовать. Острые лепестки плотного цветка, милого и опасного одновременно, покоятся на чем-то вроде листа кувшинки. Позже в библиотеке ищу по памяти хоть какую-нибудь информацию об этом цветке. Самым похожим на него растением оказывается цветок лотоса. Его можно было встретить на Дальнем Востоке, куда он предположительно перебрался из страны под названием Китай. Мне приходится довольствоваться одним абзацем из сборника «Ботаника водных растений». Большинство статей в нем посвящено кувшинкам, близким родственникам лотоса. Они, может, и схожи, но все-таки не одно и то же. Лотос встречался гораздо реже. Просидев над книгами несколько часов, я так и не нахожу ничего более походящего на цветы, вышитые на платке.
