В крышу лимузина врезан люк из темного, непрозрачного стекла, скрывающего от меня ночное небо.
– Он открывается? – интересуюсь я.
Линден смеется и принимается растирать мне руки.
– Ты что, решила превратиться в сосульку? Конечно, открывается.
Я стою в открытом люке лимузина. Внезапно машина трогается, и я едва не теряю равновесие. Линден хватает меня за талию, чтобы я не упала. Пусть себе обнимает. Главное, что мне открыли люк. Кладу руки на крышу машины. Мои волосы припорашивает снег. Кажется, стоит только снежинкам попасть в свет автомобильных фар, как они тут же тают. Мимо проплывают деревья, восстановленная площадка для мини-гольфа, апельсиновая роща, батут Дженны. Лимузин едет дальше, и все то, что на протяжении последних месяцев составляло мой мир, постепенно уменьшаясь в размерах, прощается со мной. До свидания и хорошего вечера! На моих губах играет улыбка. Я не отрываю взгляд от дороги.
Какое-то время вокруг не видно ничего, кроме деревьев. Так далеко от особняка я еще не забиралась. Даже не знала, что в этой стороне есть дорога. Едем уже целую вечность. Принимаюсь рассматривать звезды, тут и там проглядывающие из-за верхушек деревьев, и луну в три четверти, что спешит за нами.
Подъезжаем к выезду из имения. Ворота открываются, чтобы нас пропустить, и венчающий их цветок с заостренными лепестками раскалывается надвое. Вот так просто. За оградой нас опять встречает лесопарк. Не успеваю я и глазом моргнуть, а мы уже в городе. Яркие огни и размытые лица смеющихся и занятых разговором людей. Судя по окружающему меня материальному благополучию, деньги у местных водятся, с моим районом не сравнить; и финансовый комфорт подарил им иллюзию времени. Может, надеются на создание антидота, который обеспечит им долгую жизнь, а может, им просто нравится возвращаться вечером в уютные дома. Вокруг ни намека на отчаяние. Нет детей-сирот, просящих милостыню. Зато я замечаю женщину в розовом платье, согнувшуюся пополам от смеха перед зданием кинотеатра. Над его входом висит огромный сверкающий щит с названиями фильмов. В воздухе стоит запах гамбургеров и картошки фри. К нему примешивается терпкий дух свежеуложенного асфальта и несильная, но ощутимая вонь сливной канавы.
Не могу оправиться от потрясения. Оказаться здесь сродни высадке на Марсе, а еще – возвращению домой.
Проезжаем мимо гавани. Она совсем не похожа на свою родственницу в Манхэттене: к темным водам спускается песчаный пляж, привязанные к пирсам на ночь лодки лениво покачиваются на волнах.
Линден тянет меня вниз, в салон, говорит, что так и до пневмонии недалеко. Сначала не обращаю на него внимания, а затем понимаю – заболею сегодня, и он больше никогда не выпустит меня из дома. То, что я все-таки отправилась в эту поездку, и так кажется мне неслыханной удачей, если вспомнить, как он переживал, пока я приходила в себя после переломов. Вон не сразу убедил его, что сейчас я в полном порядке, здоровье у меня отменное, прямо богатырское (как у его покойного сына, отметила я). Только после всех этих заверений Линден решился взять меня на сегодняшнюю выставку.
Снова усаживаюсь на обогреваемое сиденье и наблюдаю за тем, как Линден закрывает окна. За тонированными стеклами лимузина мелькает город. Все пока складывается неплохо. Линден наливает мне бокал шампанского. Мы чокаемся. Я уже пробовала алкоголь до этого. Пару лет назад в доме начала подтекать крыша. Мы с Роуэном решили заделать протечку. В итоге я упала с крыши и вывихнула себе плечо. Роуэн вручил мне пыльную бутылку водки, которую нашел в подвале. Она должна была помочь мне справиться с болью, пока он вправляет плечо.
Но шампанское – совсем другое дело. Водка обожгла мне желудок, а этот легкий игристый напиток его согревает.
Я не отстраняюсь, когда Линден обнимает меня за плечи. Веду себя, как и полагается первой жене. Его тело, сперва натянутое как струна, потихоньку расслабляется. Потом он берет в руки упругий локон моих волос – целый арсенал парикмахерских средств позаботился о том, чтобы мои кудри не потеряли за вечер форму, – и накручивает себе на палец. Интересно, какую прическу делала на выход Роуз.
Мы допиваем шампанское. Забирая из моих рук пустой бокал, Линден сообщает мне, что на выставке нам предложат еще. Говорит, что мы услышим миллиарды тостов и официанты будут разносить гостям напитки на подносах.
– В конце вечера Роуз только делала вид, что пьет. По-моему, официанты специально подносили ей пустые бокалы, чтобы подкрепить обман.
Он отводит глаза в сторону, словно сожалея о сказанном, и принимается рассматривать машины за окном.
Кладу руку ему на колено.
– Здорово, – ободряюще говорю я. – А что еще она делала?
Поджав губы, он бросает на меня быстрый взгляд.
– Она смеялась над всеми шутками и обязательно смотрела в глаза тому, с кем беседовала. И еще все время улыбалась. Когда вечер подходил к концу и мы оставались наедине, она говорила, что у нее от этих бесконечных улыбок сводит скулы.
Улыбайся. Делай вид, что тебе интересно. Притворяйся, что пьешь. И «сияй, как звезда», добавляю я еще один пункт к списку. Думаю, этого же принципа придерживалась и Роуз. Чем ближе конечная цель нашей поездки, тем явственнее мне кажется, что я попала в мир покойной жены Линдена, где играю теперь ее роль. Сбывается пророчество, что она дала мне в день нашей первой встречи. А я так не хотела в него верить! Но в эту минуту, убаюканная теплом сиденья и запахом лосьона после бритья, исходящим от Линдена, я вовсе не уверена, что сама идея была так уж плоха. В конечном счете, это же не навсегда.
Мне требуется несколько секунд, чтобы напомнить себе, что за окном бурлит чужой город, а среди прохожих не найдется ни одного знакомого лица. И брата моего здесь нет. Он где-то далеко, совсем один, ждет меня. Рядом никого, и некому дежурить, пока он спит. При этой мысли меня накрывает ледяная волна тревоги, зародившаяся где-то в районе желудка. Шампанское грозит отправиться в обратное путешествие по пищеводу, но я усилием воли заставляю себя успокоиться, пока меня не стошнило. Единственная возможность к нему вернуться – правильно разыграть свои карты, неважно, сколько может продлиться вся партия.
Подъезжаем к высокому белому зданию, над двустворчатыми дверями которого висит большой бархатный бант. Выйдя из лимузина, видим, что уличные фонари и фасады магазинов украшены такими же бантами. Мужчина в костюме Санта-Клауса звонит в колокольчик, и прохожие бросают деньги в стоящее у его ног красное ведерко.
– Рановато они что-то в этом году к зимнему солнцестоянию готовятся, – небрежно роняет Линден.
Я не отмечала праздник солнцестояния с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Роуэн считал покупку подарков и праздничное оформление дома пустой тратой времени и денег. Когда мы были совсем маленькими, родители украшали дом красными бантами и снеговиками, вырезанными из картона. Весь декабрь на кухне царил восхитительный аромат сладкой выпечки. Отец играл с листа. Перед ним стоял открытый нотный сборник, озаглавленный «Классические рождественские песни». Книге было около ста лет, хотя Рождеством главный зимний праздник перестали называть задолго до того, как она вышла в свет. В день зимнего солнцестояния, самый короткий в году, родители дарили нам подарки, сделанные, как правило, своими руками. Мама потрясающе шила, а отец мастерски работал по дереву.
