Зеленоглазая и пока никем не замеченная, иду, спотыкаясь, по коридору и шепотом зову Габриеля по имени. В поисках костюма химзащиты заглядываю в кладовую. Она ими буквально забита. Выбираю один и натягиваю его поверх одежды. Внутри резко, удушающе пахнет химией. Дышу глубоко. Смотровое окошко костюма быстро запотевает. Я словно вижу наяву кошмарный сон. Мне снится, что меня похоронили заживо.
– Габриель! – шепчу я снова и снова со все возрастающим отчаянием.
Мне так хочется верить, что мы можем столкнуться в любую секунду или я поверну за угол и увижу его там, протирающего полы или раскладывающего припасы по полкам. Я в сотый раз твержу себе, что за эти двери мне заглядывать не придется, как вдруг слышу его голос. По крайней мере, мне кажется, что слышу. Костюм очень плотный, да и шум моего собственного дыхания почти заглушает все внешние звуки.
Что-то касается моего плеча, и я вздрагиваю от неожиданности.
– Рейн?
Он резким движением разворачивает меня к себе. Габриель. В целости и сохранности. Не лежащий на операционном столе в бессознательном состоянии. Не избитый до полусмерти. Живой. Он не умер. Умер. Это слово звенит в моей голове, как все сигнализации вместе взятые. Внезапно понимаю, чего именно боялась больше всего. Бросаюсь ему на шею. Объятие у меня выходит несколько неуклюжим, мешает шлем, но мне все равно. Главное, я оказалась в кольце его сильных рук, остальное – пустяки.
Он снимает с меня шлем, и в уши врываются звуки окружающего мира. Его негромкий смех. Стук упавшего на пол шлема.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Габриель, прижимая меня к себе.
– Я думала, ты умер, – бормочу я, уткнувшись носом в его рубашку. – Думала, умер. Думала, умер.
Эти слова оказывают на меня успокаивающее действие. Озвучив главную причину своих тревог, осознав, что все хорошо, я чувствую, как страх меня оставляет. Габриель проводит рукой вверх по моей спине, касается волос, обхватывает ладонью затылок и замирает. Время словно останавливается.
Разжав объятия, он убирает волосы с моих глаз и смотрит на меня долгим внимательным взглядом.
– Что с тобой случилось?
– Ты о чем? Я в полном порядке.
– Твои глаза.
– Цветные линзы. Чтобы не узнали, если натолкнусь на кого-нибудь незнакомого и… А сам-то ты как? – вскрикиваю я, опомнившись. – Я так давно тебя не видела!
Он прижимает палец к моим губам, призывая к молчанию, и заводит меня в одну из этих ужасных темных комнат. Страшнее них места нет. Но Габриель рядом, а значит, все будет хорошо. Свет он не включает. Чувствую холодный металлический запах. Слышу, как капли воды с мерным стуком разбиваются о твердую поверхность. Я держу Габриеля за руки, стараясь различить в кромешной темноте его силуэт.
– Послушай, – говорит он вполголоса. – Тебе нельзя здесь находиться. Распорядителю обо всем известно. Он знает и о нашем поцелуе, и о том, что ты хотела сбежать. Если он застанет нас вдвоем, мне конец.
– Он тебя выгонит?
– Не знаю. Но что-то подсказывает мне, что дело не обойдется без большого мешка из черного пластика.
Ну конечно. Надо же было такое сморозить! Никто не уходит отсюда живым. Вообще-то я не уверена, что хоть кому-нибудь удается выбраться отсюда даже после смерти. Вону постоянно нужны тела для вскрытия. Не об этом ли Дженна пыталась меня предупредить? Так и вижу свои глаза в стеклянной банке на полке одного из медицинских кабинетов Вона. Сжимаю губы, борясь с подступившей к горлу тошнотой. Очень возможно, что я попалась в его ловушку. Уж больно это все подозрительно: дать мне ключ от лифта, спрятать Габриеля в подвале, зная, что я наверняка буду его здесь искать. Вдруг он сейчас прячется поблизости, сгорая от нетерпения запереть меня в одной из своих пыточных? От этой мысли сердце заходится в бешеном ритме, стучит в висках, но присутствие Габриеля помогает мне пересилить страхи. Я бы не смогла жить дальше, если бы так и не попробовала его найти.
– Но откуда? – удивляюсь я. – Откуда он об этом узнал?
– Не знаю, но он не должен видеть нас вместе. Рейн, это небезопасно.
– Давай убежим вместе, – предлагаю я.
– Рейн, послушай, мы не можем…
– Я знаю как, – продолжаю я и, схватив его за руку, прижимаю ее к магнитной карте, висящей у меня на шее. – Линден разрешил мне пользоваться лифтом. И я нашла дорогу, которая ведет к воротам. Из-за оптической иллюзии с расстояния ее не увидеть. Кажется, что там сплошной лес, но на самом деле это всего лишь его голограмма.
Габриель молчит. В такой темноте кажется, что он исчез. Хватаю его за рубашку.
– Ты еще здесь?
– Здесь, – отвечает он и снова замолкает.
Слышно только его дыхание. Но вот губы Габриеля раскрываются, и за долю секунды до того, как он начинает говорить, я вдруг отчетливо понимаю, что сейчас в ход пойдет логика. Если я хочу убраться из этого места еще при жизни, так дело не пойдет, поэтому я закрываю ему рот поцелуем.
Дверь уже закрыта. Растворяясь в темноте комнаты, легко представить себе, что мы находимся не в подвале, а посреди бескрайнего океана. В поле зрения ни клочка суши. Нас никто не может поймать. Мы свободны. Его рука мягко перебирает волосы у меня на затылке, спускается ниже. По шуршанию, которое издает мой защитный костюм, можно было бы составить карту ее перемещений.
Он упорно пытается отстраниться, то и дело вставляя глупые «но…», «Послушай меня…» и «Рейн», но я не даю ему такой возможности, и в конце концов он сдается. Пусть это мгновение никогда не закончится. И с моего безымянного пальца исчезнет обручальное кольцо. И мы вместе обретем свободу. Да будет так.
Но через некоторое время мы размыкаем объятия. Он прижимается ко мне лбом:
– Рейн, это слишком опасно. Распорядитель пойдет на все, чтобы уберечь сына от лишних потрясений. Если он тебя поймает, то убьет, а смерть твою обставит как несчастный случай.
– Звучит безумно даже для Вона, – не соглашаюсь я.
– От него можно ожидать чего угодно, – настаивает Габриель. – Сын для него – смысл жизни. Это Вону ты и твои сестры можете сказать спасибо за свое появление здесь. Вы должны были отвлекать внимание Линдена от умирающей Роуз. Будь уверена, он не задумываясь уничтожит тебя, если решит, что ты собираешься причинить новую боль Линдену.
«Если тебе дорога жизнь, больше никаких попыток сбежать». Это сказал мне Вон после моего провалившегося побега. Еще он сказал, что я особенная, хоть сама этого не понимаю, и что Линден не переживет, если потеряет меня. Что бы я ни думала о Воне, каким бы ужасным человеком его ни считала, мне и в голову не придет сомневаться в его любви к сыну. Никакой несчастный случай не заставит Линдена смириться с моей смертью. Он никогда не простит отца, если со мной что-нибудь случится в этом доме.
Меня пронзает чувство вины, но я отгоняю его как могу. Я не собственность Линдена. И пусть я совсем не хочу его обидеть, другого выбора у меня нет.
