— Впусти меня, я промок, видишь, какой дождь, — устало попросил он.
— Сейчас ты под навесом, — резонно заметил мальчишка.
— Мне нужно умыться, чаю выпить, наконец, такси по телефону вызвать!
Мальчик отрицательно помотал головой.
— Но почему?! — возмутился Колыванов.
— Ты же взрослый…
— И что?!
— Вы сами каждый день твердите — никогда не открывать чужим, разве не так? — вежливо пояснил мальчик.
— Но… — Аргументов не находилось.
— Может, ты вор. Или бандит, — невинно предположило дитя, темные глаза откровенно смеялись, но личико оставалось серьезным.
Колыванов сел на ступеньку и снова удивился вымершим улицам, он и не помнил город таким тихим и безлюдным. Нащупал в кармане плаща пачку сигарет. С наслаждением закурил и только сейчас почувствовал, насколько замерз.
За спиной сказали:
— А курить вредно.
Колыванов промолчал.
— Это ч… чере… — Мальчик немного помолчал, размышляя, и отчетливо выдал: — Это чревато раком легких.
— Да-а? — мрачно удивился Колыванов.
— Да. Я по телику передачу видел. Как раз на эту тему.
— А ты не знаешь случайно, чем чреваты мокрые ботинки?
— Простудой, — с готовностью сообщил развитой ребенок. — Или даже воспалением легких.
— Спасибо за консультацию, — зло хмыкнул Колыванов.
— Не за что.
Колыванов обернулся: мальчишка сидел на подоконнике, обхватив колени обеими руками. Круглолицый, круглоглазый, короткие темно-русые волосы стоят ежиком, россыпь мелких веснушек сбегает с носа на щеки.
— Ты кто такой? — помедлив, спросил Евгений.
— А ты?
— Я? Я работаю в этой же фирме, только в другом офисе.
— Не врешь?
— Нет. Я… редко вру. Почти никогда.
— Знаю. — Мальчишка усмехнулся. — Анна Генриховна говорит — ложь унижает.
— Твоя Анна Генриховна просто кладезь премудрости, — раздраженно пробормотал Колыванов.
— Точно, она такая. — Мальчишка широко улыбнулся, демонстрируя забавные провалы на месте выпавших зубов.
— Ты так и не сказал — кто такой и что делаешь в офисе, — осторожно напомнил Колыванов.
— Кит.
— Не понял.
— Ну, имя такое — Кит. А полное — Никита.
— Ишь ты — полное, неполное… — Колыванов покрутил головой. — И чего ради ты там скучаешь, Кит?
— Я не скучаю, — возразил мальчик. — Никогда. Я здесь маму жду. Она за компом сидит, работает, а я с тобой разговариваю. А раньше читал.
— Почему-то не удивлен, — проворчал Колыванов. — Хотя где-то слышал, что современные дети не читают. Предпочитают компьютерные игры.
— Я их тоже люблю, — согласился новый знакомый.
Помолчал и укоризненно заметил: — Ты сам не сказал, как тебя зовут.
— Евгений Сергеевич. Доступно?
— Да. Я не маленький!
Колыванов звонко чихнул. Запахнул полы плаща и мрачно подумал, что простуда с температурой и насморком ему гарантирована. Ладно если не воспаление легких.
Он вздрогнул, почувствовав на своем плече маленькую руку, и обернулся. Никита виновато буркнул:
— Ты не бандит, я знаю. И чаю тебе налью. А телефон в приемной. Чтоб ты такси вызвал. Пошли. Только не нужно, чтобы мама тебя видела, хорошо?
— Чего так-то? — Колыванов с кряхтеньем поднялся на ноги и смешливо подумал, что впервые за много лет испытывает самую настоящую благодарность. И к кому? К этому сопляку! — Или я такой страшный?
Никита внимательно посмотрел на него — Колыванов поежился, взгляд мальчишки показался ему совсем не детским, откровенно оценивающим — и серьезно сказал:
— Мама просто… не любит чужих. И расстроится, что я тебе открыл дверь. Ведь это неправильно.
— Что ж открыл, раз неправильно? — проворчал Колыванов, послушно следуя за мальчишкой.
— Иногда неправильно — хорошо.
— Да ты, брат, философ!
— Нет. Просто я так думаю.
— Думает он! В наше время это самая настоящая роскошь — думать, — фыркнул Колыванов.
Никита обернулся и прижал палец к губам. Колыванов замолчал, удивляясь собственному поведению. Он и не помнил, когда в последний раз хоть кому-нибудь подчинялся. Разве только матери уступал. Чаще по мелочам.
Никита бесцеремонно подтолкнул его к приемной.
И побежал в самый конец коридора. Заглянул в открытую комнату — Колыванов не представлял, что в ней: то ли кладовка, то ли небольшая столовая, то ли курительная, — и спросил:
— Ма, я чай попью, ладно?
Ответа Колыванов не услышал, как ни напрягал слух. Наверное, он оказался положительным, потому что мальчишка весело воскликнул:
— Тебе тоже принесу! И вафлю. Шоколадную, я прошлый раз одну оставил. Специально для тебя!
Колыванов пил уже третью чашку чая. Разговор с Никитой оказался неожиданно интересным, и он поймал себя на мысли, что сознательно оттягивает вызов такси.
Вообще-то странно, что Колыванов тратил время на бессмысленную, непродуктивную болтовню. К тому же он наметил на вечер пару важных звонков, собирался просмотреть кое-какие документы, набросать план на следующий месяц, да мало ли работы… И вместо этого сидел в пустой приемной и беседовал с шестилетним ребенком!
Колыванов всегда считал, что не любит детей, они обычно раздражали его. Малыши — глупыми капризами, визгом и беготней. Подростки — жестокостью, неумеренными и необоснованными претензиями, неумением думать, стадностью.
Да, больше всего его бесило в собственных племянниках именно неумение — нет, нежелание! — думать. И стремление не отличаться от других, таких же убогих и жадных до развлечений.
Этот забавный темноглазый мальчишка не походил ни на кого из его малолетних родственников. В нем причудливо мешались детское восприятие мира и необычные, вполне зрелые, продуманные оценки всего происходящего в нем. Правда, судя по замечаниям, у него весьма неординарная нянька, как ее? — ах да, Анна Генриховна! — и странноватая мать. Отца, как Колыванов понял, у мальчишки нет и не было, он ни словом не упомянул о нем.
Размышляя о своем, Колыванов рассеянно отвечал на вопросы. Никита тут же задавал новые, процесс казался бесконечным.
Мальчишку интересовало все на свете!
Почему идет дождь, почему он то усиливается, а то едва капает. Почему резиновые сапоги не промокают, а обычные ботинки — запросто. Откуда взялись пятна на солнце и что такое «черные дыры». Почему летают такие огромные и тяжелые самолеты, они просто не должны летать!
