— Кажется, я читала в портлендской газете рецензию на это.
Не слишком положительную.
— А мне нравится, — решительно заявила Сьюзан. — И он —
тоже.
— Может, он и Флойду понравится, лениво сказала миссис
Нортон. — Ты должна их познакомить.
Сьюзан почувствовала укол самого настоящего гнева и
испугалась. Она думала, что они с матерью уже выдержали и последние юношеские
бури, и даже остаточные волнения, но вот вам пожалуйста: возобновлялся древний
спор — личность Сьюзан против опыта и убеждений матери… сказка про белого
бычка.
— Мы уже говорили про Флойда, мам. Ты же знаешь, тут ничего
прочного нет.
— В газете писали, в этой книжке еще и какие-то страшные
грязные тюремные сцены. Мальчики с мальчиками.
— Ох, мама, ради Бога. — Она угостилась сигаретой из пачки
матери.
— Нечего божиться, — невозмутимо сказала миссис Нортон. Она
отдала книгу и стряхнула длинный столбик пепла с сигареты в керамическую
пепельницу, сделанную в форме рыбы. Пепельницу подарила ей одна из приятельниц
по дамскому клубу. Эта штука всегда непонятным образом раздражала Сьюзан — было
что-то непристойное в том, чтобы стряхивать пепел в рот окуню.
— Я уберу продукты, — сказала Сьюзан, поднимаясь.
Миссис Нортон спокойно произнесла:
— Я просто хотела сказать, что если вы с Флойдом Тиббитсом
собираетесь пожениться…
— Ради Бога, с чего ты это взяла? Я что, когда-нибудь
говорила об этом?
— Я полагала…
— Ты полагала неправильно, — горячо и не вполне правдиво
объявила Сьюзан. Однако уже несколько недель она медленно, градус за градусом,
остывала к Флойду.
— Я полагала, что, когда целых полтора года встречаешься с
одним и тем же парнем, — тихо и неумолимо продолжала мать, — это означает, что
дело зашло дальше стадии хождения под ручку.
— Мы с Флойдом больше, чем друзья, — бесстрастно согласилась
Сьюзан. Ну, пусть сделает что-нибудь из этого.
Между ними повис невысказанный вслух диалог:
— Ты спала с Флойдом?
— Не твое дело.
— Что для тебя значит этот Бен Мирс?
— Не твое дело.
— Ты собираешься втрескаться в него и сделать какую-нибудь
глупость?
— Не твое дело.
— Я люблю тебя, Сьюзан. Мы с папой оба тебя любим.
На это ответить было нечего. Нечего. Нечего ответить. Вот
почему Нью-Йорк — или любой другой город — превратился в императив. В итоге вы
всегда терпели крушение на баррикадах их невысказанной любви, будто ударяясь о
стены обитой войлоком камеры. Подлинность этой любви делала невозможным
дальнейший полный подтекста спор, создавая нечто, исчезавшее до того, как
потерять смысл.
— Ладно, — негромко сказала миссис Нортон. Она воткнула
сигарету карпу в губы, и та провалилась дальше, в брюхо.
— Я пошла наверх, — сказала Сьюзан.
— Конечно. Можно мне прочесть эту книгу после тебя?
— Если хочешь.
— Я хотела бы с ним познакомиться, — сказала Энн.
Сьюзан развела руками и пожала плечами.
— Сегодня вечером вернешься поздно?
— Не знаю.
— Что мне сказать Флойду Тиббитсу, если он позвонит?
Гнев вспыхнул снова.
— Что угодно. — Она помедлила. — Ты же все равно…
— Сьюзан!
Та, не оглядываясь, ушла наверх. Миссис Нортон осталась на
месте, незряче уставившись в окно, на город. Над головой послышались шаги
Сьюзан, а потом деревянный стук вытаскиваемого мольберта.
Она встала и снова взялась гладить. Когда она сочла, что
Сьюзан с головой погрузилась в работу, то пошла в кладовку к телефону и
позвонила Мэйбл Уэртс. Во время разговора Энн невзначай упомянула, что Сьюзи
говорит, будто в их окружении объявился известный автор, а Мэйбл фыркнула и
сказала: «А, это ты про того, который написал «Дочь Конвея?», на что миссис
Нортон ответила: «Да», а Мэйбл сказала: «Тоже мне литература, голый секс и ничего
больше». Миссис Нортон спросила: «Он остановился в мотеле или же…»
Ну, раз уж речь зашла об этом, так он остановился в центре,
в «Комнатах Евы» — единственном городском пансионе. Миссис Нортон пронизало
облегчение: Ева Миллер — порядочная женщина, вдова, и никакие шуры-муры не
потерпит. Ее правила относительно женщин в пансионе были краткими и по делу.
Если это ваша мать или сестра — ладно. Если же нет, можете посидеть на кухне.
Правило не обсуждалось.
Пятнадцатью минутами позже, искусно завуалировав свою
главную цель пустячной болтовней, миссис Нортон повесила трубку.
Сьюзан, думала она, возвращаясь к гладильной доске, ох,
Сьюзан… я просто хочу твоего же блага. Как ты не понимаешь?
6
Они возвращались из Портленда по шоссе 295, и было вовсе не
поздно —самое начало двенадцатого. За пределами портлендских предместий скорость
на автостраде ограничивали до пятидесяти пяти миль в час, а водителем Бен был
хорошим. Фары Ситроена резали темноту, как масло.
В кино оба провели время хорошо, но осторожничали, как
бывает, когда люди нащупывают границы приемлемого друг для друга. Теперь Сьюзан
вспомнился вопрос матери, и она сказала:
— Где ты остановился? Снял дом?
— Я заполучил уютное местечко на третьем этаже в «Комнатах
Евы», на Рэйлроуд-стрит.
— Но это же ужасно! Там, наверху, должно быть, градусов под
сто!
— Мне жара нравится, — сказал он. — В жару мне хорошо
работается. Раздеваюсь до пояса, включаю приемник и выпиваю галлон пива. И
выдаю по десять страниц свежего черновика в день. К тому же там есть интересные
стариканы. А когда, наконец, выйдешь на крыльцо да на ветерок… рай Господень!
— До поры до времени, — с сомнением сказала Сьюзан. — Я
подумываю, не снять ли дом Марстена, — небрежно сообщил Бен. — Зашел так
далеко, что даже расспросил об этом. Но его уже продали.
— Дом Марстена? — она улыбнулась. — Ты путаешь его с
каким-то другим.
— Не-а. Дом, который стоит на первом холме к северо-западу
от города. На Брукс-роуд.
— Его продали? Кто, скажи на милость…
— Вот и я удивился. Время от времени меня обвиняют в том,
будто у меня винтиков не хватает, но даже я подумывал всего лишь снять его.
Парень, который занимается продажей домов, ничего не говорит. Похоже, это
глубокая мрачная тайна.
