— Когда вы видели его в последний раз, он не потерял
твердости духа? — потребовала ответа миссис Корлесс, пронзительно глядя на них.
Слезы усиливали бескомпромиссность взгляда.
— Да, — сказал Марк, припомнив, как отец Каллахэн стоял у
них в кухне с воздетым крестом.
— А теперь вы беретесь за его труд?
— Да, — снова сказал Марк.
— Ну, так собирайтесь, — фыркнула Рода, — чего вы ждете?
И пошла по проходу, оставив их одних — черное платье,
одинокая плакальщица на похоронах, состоявшихся в другом месте.
47
Снова к Еве, в последний раз. Было десять минут седьмого.
Солнце повисло над соснами на западе, проглядывая из разорванных облаков
кровавым пятном. Бен зарулил на стоянку и с любопытством посмотрел на окна
своей комнаты. Сквозь незадернутые занавески была видна пишущая машинка,
стоявшая на страже у стопки рукописи, придавленной стеклянным шаром
пресс-папье. Бен изумился, что разглядел все это отсюда, да так отчетливо,
будто в мире царили здравый смысл, обыденность и порядок. Он позволил взгляду
спуститься к заднему крыльцу. Там бок о бок стояли неизменившиеся
кресла-качалки, в которых они со Сьюзан разделили свой первый поцелуй. Дверь,
ведущая в кухню, была открыта, как ее оставил Марк.
— Не могу, — пробормотал мальчик. — Просто не могу.
Его широко раскрытые глаза побелели, он скорчился на
сиденье, подтянув колени к подбородку.
— Нас должно быть двое, — сказал Бен, протягивая мальчику
две ампулы со святой водой.
Марк в ужасе отпрянул, словно, дотронься он до них, через
кожу проник бы яд.
— Давай, — поторопил Бен. Он исчерпал все аргументы. —
Давай, пошли.
— Нет.
— Марк?
— Нет!
— Марк, ты мне нужен. Остались только мы с тобой!
— Я сделал уже достаточно! — выкрикнул Марк. — Я больше не
могу! Я не могу его видеть, как вы, не понимаете!
— Марк, нас должно быть двое, разве ты не знаешь?
Марк взял ампулы и зажал в кулаке у груди.
— Мамочки, — прошептал он. — Ой, мамочки. — Он взглянул на
Бена и кивнул. Жест получился дерганым и вымученным. — Ладно.
— Где молоток? — спросил Бен, когда они вышли из машины.
— Был у Джимми.
— Ладно.
Они взошли на крыльцо. Ветер усилился, солнце ослепительно
сверкало сквозь тучи, раскрашивая все в красный цвет. В кухне на них гранитной
плитой навалилось влажное, осязаемое зловоние смерти. Дверь в подвал была
открыта.
— Я так боюсь, — вздрогнув, сказал Марк.
— Оно и к лучшему. Где фонарик?
— В подвале. Я бросил его, когда…
— Ладно.
Они стояли возле пасти подвала. Как и предупреждал Марк,
лестница в закатном свете казалась нетронутой.
— Иди за мной, — сказал Бен.
48
Бен довольно легко подумал: «Иду умирать». Мысль пришла
естественно, в ней не было ни страха, ни сожаления. Кипящие в душе чувства
терялись в нависшей над домом всеподавляющей атмосфере зла. Съезжая вниз по
доске, которую Марк поставил, чтобы выбраться из подвала, обдирая руки, Бен
ощущал неестественное ледяное спокойствие. Он увидел, что пальцы светятся,
словно одетые в призрачные перчатки. Это его не удивило.
«Пусть, кажется, придет конец. Довольно! На трон взошел
пломбирный император». Кто это сказал? Мэтт? Мэтт умер. И Сьюзан умерла. И
Миранда. И Уоллес Стивенс тоже умер. «На твоем месте я бы туда не смотрел». Но
Бен посмотрел. Так вот как выглядишь, когда все позади. Как что-то
размозженное, изломанное, некогда заполненное разноцветными жидкостями… Не так
уж плохо. Он умрет страшнее. У Джимми был пистолет Маккаслина — наверное, до
сих пор лежит в кармане. Бен заберет его и, если до заката они не успеют
добраться до Барлоу... сначала мальчика, потом себя. Скверно, но он умрет
страшнее. Бен спрыгнул в подвал и помог спуститься Марку.
Взгляд мальчика скакнул к темному, свернувшемуся на полу
силуэту, и метнулся прочь.
— Не могу я на это смотреть, — хрипло сказал он.
— Ну и ладно.
Марк отвернулся, а Бен опустился на колени и отшвырнул в
сторону смертоносные фанерные квадраты, из которых торчали поблескивающие
драконьи зубы забитых в них ножей. Потом осторожно перевернул Джимми.
На твоем месте я бы не смотрел.
— Джимми, Джимми, — попытался он выговорить, но слова
разломились в горле, закровоточив. Бен левой рукой обнял Джимми и приподнял, а
правой вытащил из тела товарища ножи Барлоу. Их оказалось шесть. Джимми потерял
очень много крови. В углу на полке лежала стопка аккуратно сложенных штор из
гостиной. Забрав револьвер, фонарик и молоток, Бен сходил за ними и закрыл тело
Джимми. Потом он выпрямился и проверил фонарик. Пластиковая линза, закрывающая
лампочку, треснула, но сама лампочка работала. Он быстро посветил по сторонам.
Ничего. Осветил пространство под биллиардным столом. Пусто. За печкой — тоже.
Стеллажи с консервами, доска, увешанная инструментом и, как эшафот, ведущий в
никуда, отпиленная лестница, которую затолкали в дальний угол, чтобы было не
видно из кухни.
— Где же он? — пробормотал Бен.
Он поглядел на часы, стрелки показывали 6:23. Когда сядет
солнце? Вспомнить не удавалось. Разумеется, не позже, чем в без пяти семь. У
них оставалось от силы полчаса.
— Ну, где он? — закричал Бен. — Чую, что здесь, только где?
— Вот! — крикнул Марк, ткнув куда-то светящимся пальцем. —
Что это?
Бен поймал предмет в луч света. Уэльский посудный шкафчик.
— Маловат будет, — сказал он Марку, — вдобавок, он придвинут
к стене.
— Давайте посмотрим за ним.
Бен пожал плечами. Они пересекли подвал, подошли к шкафчику
и взялись за него с двух сторон. Бен ощутил растущее возбуждение. Конечно,
разве запах (или аура, или атмосфера, называйте, как хотите) не был здесь гуще,
противнее? Он бросил взгляд наверх, на открытую в кухню дверь. Свет потускнел,
золото в нем таяло.
— Мне не поднять, слишком тяжело, — пропыхтел Марк.
— Плевать, — ответил Бен. — Сейчас мы его перевернем. Держи
крепко.
Марк наклонился над шкафчиком, уперевшись плечом в
древесину. На светящемся лице выделялись свирепые глаза.
