— О'кей.
Они дружно навалились на шкафчик всей тяжестью, и тот
опрокинулся, с таким треском, словно ломались кости: это внутри разлетался
вдребезги старый свадебный китайский сервиз Евы Миллер.
— Я знал! — торжествующе крикнул Марк.
На месте посудного шкафчика в стене обнаружилась дверца по
грудь высотой. Новенький амбарный замок надежно сторожил засов.
Два размашистых удара молотком убедили Бена, что замок
сдаваться не намерен. «Господи Исусе», — тихонько пробормотал молодой человек.
К горлу подступило горькое разочарование. Потерпеть поражение под самый
занавес, и из-за чего? Из-за замка, которому красная цена — пять долларов… Нет.
Если придется, он прогрызет эти доски. Пошарив вокруг лучом, он наткнулся на
аккуратно подвешенную справа от лестницы доску с инструментом. Два колышка
удерживали топорик, лезвие пряталось в резиновом чехле.
Бен подбежал к доске, сорвал топорик, стащил чехол, достал
из кармана ампулу, выронил, и святая вода, немедленно засияв, вылилась на пол.
Он вынул другую, отвинтил маленький колпачок и полил топорик, который сразу
замерцал жутким волшебным светом. А когда Бен взялся за деревянное топорище, то
почувствовал, что оно легло в руку хорошо, невероятно правильно. Энергия
приварила пальцы молодого человека к топору, не давая им разжаться. Бен секунду
постоял с топором в руках, разглядывая сияющее лезвие, а потом, побуждаемый неким
любопытством, коснулся им своего лба. Его охватила непоколебимая уверенность,
ощущение неминуемой правоты, чистоты. Бен впервые за много недель почувствовал,
что больше не бредет ощупью в туманах веры и неверия, что бой с противником,
чье тело слишком невещественно, чтобы получать удары, закончен.
Руки наливались гудящей, как высокое напряжение, силой.
Лезвие засияло ярче.
— Ну! — взмолился Марк. — Скорее! Пожалуйста!
Бен Мирс расставил ноги, размахнулся и саданул. Топор описал
светящуюся дугу, оставившую перед глазами след, лезвие с глухим стуком
вгрызлось в дерево и утонуло по самое топорище. Полетели щепки.
Бен выдернул топор, дерево отдавало сталь с пронзительным
визгом. Он опустил топор снова, еще раз — еще. Мышцы рук и спины ощутимо, гибко
растягивались и переплетались, двигаясь с такой уверенностью и обдуманным
жаром, каких еще не знали. От каждого удара по подвалу разлеталась шрапнель
щепок. На пятом ударе топор с треском прошел насквозь, в пустоту, и Бен
принялся расширять дыру почти с лихорадочной быстротой.
Марк в изумлении не сводил с него глаз. От топорища по рукам
Бена сползало холодное синее пламя, и вот уже стало казаться, что молодой
человек трудится в огненном столбе: склоненная набок голова, натянутые от
напряжения мышцы шеи, один глаз горит, второй сощурен. Рубашка на спине между
напрягшихся крыльев лопаток лопнула, и под кожей перекатывались канаты мышц.
Это был человек одержимый, и Марк, не понимая или не имея нужды понимать,
увидел, что ничего христианского в этой одержимости нет — она, подобно
извергнутым земными недрами голым слиткам железной руды, была проще, не такой
чистой. Лишенная всякой законченности, она являла собой Силу, Мощь, то, что
вращает главнейшие колеса вселенной. Дверь в подпол Евы Миллер не смогла перед
ней устоять. Топор замелькал так, что слепило глаза: он превратился в рябь, в
арку, в радугу, соединившую плечо Бена с разбитой древесиной последней двери.
Бен нанес последний удар, отшвырнул топор и поднес к глазам нестерпимо ярко
сияющие руки. Он протянул их Марку, и мальчик вздрогнул.
— Я люблю тебя, — сказал Бен. Их руки соединились в пожатии.
49
Подпол оказался небольшим, похожим на камеру и пустым, если
не считать нескольких пыльных бутылок, каких-то ящиков, пыльной корзины с
бушелем очень старой, проросшей во все стороны картошки... и тел. В дальнем
конце, прислоненный к стене, как саркофаг, стоял гроб Барлоу. В принесенном ими
свете гребень крышки холодно засиял, напомнив огни Святого Эльма.
Перед гробом, как железнодорожные шпалы, лежали тела людей,
с которыми Бен делил стол и кров:
Евы Миллер, Проныры Крейга, Мэба Малликэна из комнаты в конце
коридора второго этажа, Джона Сноу — инвалида, который жил на пенсию и из-за
артрита был едва в состоянии сойти к завтраку, Винни Апшо, Гровера Веррилла.
Перешагнув через них. Бен с Марком стали у гроба. Бен
поглядел на часы: без двадцати семь.
— Сейчас мы его отсюда вынесем, — сказал он. — Клянусь
Джимми.
— Он, наверное, весит целую тонну, — отозвался Марк.
— Ничего, справимся. — Бен вытянул руку, словно
примериваясь, а потом ухватился за верхний правый угол гроба. Гребень крышки
бесстрастно блестел, как глаз, дерево на ощупь оказалось неприятным до мурашек,
гладким и закаменевшим от времени. В нем, казалось, не было ни отверстий, ни
небольших изъянов, чтобы пальцы могли нащупать их и уцепиться. Несмотря на это,
Бен без труда раскачал его одной рукой и легонько подтолкнул вперед с таким
чувством, будто огромную тяжесть сдерживали невидимые противовесы. Внутри
что-то глухо стукнуло. Бен принял тяжесть гроба на руку.
— Теперь, — сказал он, — твою сторону. Марк потянул кверху,
и изножье гроба легко поднялось. Лицо мальчика выразило радостное изумление:
— По-моему, я мог поднять его одним пальцем.
— Наверное. Наконец-то дела пошли по-нашему. Но действовать
надо быстро.
Когда они проносили гроб в разбитую дверь, возникла угроза,
что самая широкая его часть не пройдет, и Марк, пригнув голову, подтолкнул.
Гроб с деревянным скрипом пролез, и его отнесли туда, где лежал накрытый
шторами Евы Миллер Джимми Коди.
— Вот он, Джимми, — сказал Бен. — Вот эта сволочь. Ставь,
Марк.
Он опять взглянул на часы. 6:45. Теперь свет, шедший из
кухонной двери над их головами, был пепельно-серым.
— Сейчас? — спросил Марк.
Они переглянулись поверх гроба.
— Да, — ответил Бен.
Марк обошел гроб. Постояв над запертым, запечатанным гробом,
оба нагнулись, дотронулись до замков, и те раскололись с таким звуком, будто
треснула тонкая дощечка. Они подняли крышку. Сверкая обращенными к потолку
глазами, перед ними лежал Барлоу.
Теперь это был молодой человек. Черные, блестящие,
трепещущие волосы рассыпались по шелковой подушке, лежавшей в головах узкого
обиталища вампира. Кожа лучилась жизнью. Щеки рдели, как вино. Из-под полных
губ выступали полукружья похожих на слоновую кость, белых с желтыми прожилками
зубов.
— Он… — начал Марк, но так и не договорил.
К их ужасу красные глаза Барлоу заворочались в глазницах,
наполняясь жизнью и издевательским торжеством. Взгляд вампира пересекся со
взглядом Марка и уже не отпускал, мальчик провалился в него, его собственные
глаза опустели и стали далекими.
