— Не смотри на него! — крикнул Бен, но было слишком поздно.
Он оттолкнул Марка в сторону. У мальчика вырвалось горловое хныканье, и он
вдруг кинулся на Бена. Тот, захваченный врасплох, шатнулся и попятился. Миг — и
руки мальчика проникли к нему в карман, зашарили в поисках револьвера Хомера
Маккаслина.
— Марк! Нечего…
Но мальчик не слышал. Лицо было пустым, как вымытая классная
доска, из горла безостановочно несся скулящий звук, вой пойманного в ловушку
очень маленького зверька. Он обеими руками вцепился в пистолет. Началась борьба
— Бен пытался вырвать оружие из судорожно стиснутых пальцев парнишки и отвести
от них обоих ствол.
— Марк! — рявкнул он. — Марк, очнись! Ради Бога…
Дуло дернулось вниз, к голове Бена, раздался выстрел.
Молодой человек почувствовал, что пуля прошла у виска. Он схватил Марка за
руки, лягнул, тот откачнулся назад и пистолет лязгнул об пол между ними.
Мальчик, поскуливая, прыгнул к пистолету, но Бен изо всех сил дал ему в зубы,
вскрикнув, словно сам получил удар. Марк упал на колени, а Бен пинком отшвырнул
пистолет подальше. Марк попытался поползти за ним, но Бен опять ударил его.
Парнишка с усталым вздохом рухнул на пол. Теперь силы оставили Бена, а с ними —
уверенность. Он опять стал просто Беном Мирсом, и ему было страшно. Квадрат света
в проеме кухонной двери выцвел до бледно-пурпурного, часы показывали 6:51.
Страшная сила потянула голову молодого человека, приказывая
посмотреть на розового обожравшегося паразита, который лежал рядом с ним в
гробу.
«Смотри, смотри на меня, ничтожество. Смотри на Барлоу,
который коротает столетия так, как ты коротаешь с книгой у камина часы. Смотри,
смотри на великое творение ночи, которое ты лишишь жизни своей жалкой
деревяшкой. Смотри, писака: я писал в жизнях человеческих, и чернилами мне
служила кровь. Учти это и оставь надежды, сдайся!»
«Джимми, я не могу. Поздно, он слишком силен…»
«СМОТРИ НА МЕНЯ!»
Было 6:53.
С полу донесся стон Марка: «Ма? Мам, ты где? У меня болит
голова — темно.»
«Он придет ко мне на службу кастратом…»
Бен завозился, вытаскивая из-за пояса кол, выронил его и
страдальчески вскрикнул — это был крик полного отчаяния. Снаружи солнце
покидало Иерусалимов Удел. Последние лучи косо падали на крышу дома Марстена.
Бен быстро поднял кол. Но где молоток? Где этот чертов
молоток?
У двери в подпол. Он сбивал там замок. Бен бросился на
другой конец подвала и взял лежавший там молоток.
Марк, чей рот превратился в кровавую рану, приподнялся на
локтях, утерся ладонью и тупо взглянул на кровь.
— Мама! — крикнул он. — Где моя мама?
6:55.
Свет и тьма пришли в идеальное равновесие. Подвал погружался
во мрак. Бен побежал обратно, одной рукой стискивая кол, другой — молоток.
Раздался гулкий торжествующий хохот. Барлоу сидел в гробу,
красные глаза полыхали адским торжеством. Они впились в глаза Бена, и тот
почувствовал, что воля покидает его. Издав безумный судорожный вопль, он занес
кол над головой и опустил, описав свистящую дугу. Заточенное острие пробило
рубашку Барлоу, и Бен почувствовал, как кол входит в плоть.
Барлоу пронзительно закричал — этот жуткий крик боли был
похож на волчий вой. Сила, с какой кол поразил цель, отбросила вампира в гроб,
опрокинув на спину. Над краями гроба поднялись бешено машущие руки со
скрюченными пальцами.
Бен ударил молотком, и Барлоу опять закричал. В левую руку
Бена, мертвой хваткой державшую кол, вцепились леденящие могильным холодом
пальцы. Извернувшись, Бен оказался в гробу, притиснув коленями колени Барлоу.
Он уставился вниз, в изможденное ненавистью и болью лицо.
— ПУСТИ! — крикнул Барлоу.
— Вот тебе, гадина, — всхлипнул Бен. — Вот тебе, кровопийца,
вот тебе.
Он опять ударил молотком. Вверх, на миг ослепив его, ударила
струя холодной крови. Голова Барлоу моталась по шелковой подушке из стороны в
сторону.
— Пусти, ты не смеешь, не смеешь, не смеешь этого делать…
Бен снова и снова ударял молотком. Из ноздрей Барлоу
брызнула кровь. Вампир забился в гробу, как пронзенная острогой рыба.
Скрюченные пальцы вцепились Бену в щеки, оставив на коже длинные царапины:
— ПУСТИ МЕНЯААААААААААА…
Бен еще раз ударил молотком по колу. Кровь, толчками
выплескивавшаяся из груди Барлоу, стала черной. И началось растворение.
Происходило оно на протяжении двух секунд, слишком быстро,
чтобы хоть раз в течение последующих лет поверить в него при свете дня, и все
же достаточно медленно, чтобы вновь и вновь возвращаться в кошмарах с жуткой
неспешностью замедленной съемки.
Кожа пожелтела, загрубела, покоробилась, как старая
полотняная простыня. Глаза выцвели, заволоклись белой пленкой и провалились.
Поседевшие волосы отпали, как кучка перьев. Тело под темным костюмом
затряслось, осело, губы разлезлись, открывая в судорожном зевке провал рта, нос
сполз книзу и, наконец, все это исчезло в кольце выступивших зубов. Ногти
почернели, слезли, и остались только кости, еще украшенные кольцами, которые
позвякивали и щелкали, как кастаньеты. Сквозь лен рубашки летела пыль. Лысая
сморщенная голова превратилась в череп. Штанины, которым не на чем стало
держаться, опали, словно в черный шелк обернули пару метел. На долю секунды под
Беном оказалось извивающееся, страшным образом ожившее пугало, и молодой
человек со сдавленным криком ужаса ринулся прочь из гроба. Но оторваться от
последнего превращения Барлоу было невозможно, оно завораживало. По шелковой
подушке из стороны в сторону мотался голый череп, разевая голые челюсти в
беззвучном крике, которому нечем было придать силу — голосовых связок у Барлоу
уже не осталось. Пальцы скелета плясали и прищелкивали в темноте, как
марионетки.
В нос, сразу же исчезая, ударяли плотные облачка запахов:
газы, ужасный густой смрад тухлятины, запах библиотечной плесени, едкая пыль…
Все. Извивающиеся, протестующие костлявые пальцы разъединились на фаланги, и те
осыпались, как карандаши. Носовая полость расширилась и слилась с провалом рта.
Пустые глазницы росли, бесплотно выражая ужас и удивление, а потом встретились
и перестали существовать. Череп обвалился внутрь, как древняя ваза эпохи Минг.
Одежда легла плоско и равнодушно, словно грязное белье.
Но это существо еще по-осьминожьи цепко держалось за жизнь —
в гробу колыхались и кружились крохотные смерчи праха. А потом Бен неожиданно
ощутил пронесшееся мимо дуновение, похожее на сильный порыв ветра, которое
заставило его содрогнуться. В тот же миг все окна в пансионе Евы Миллер
вылетели.
